Степанов. День Суркова
Четверг, 19 Июль 2018 11:16
Юрка наливал кипяток в кофе, и его смутно беспокоило ощущение о том, что это мгновение он уже когда-то переживал в своей жизни. Всё было в точности так же, как сейчас: эта струйка кипятка из чайника, этот отблеск лампы на его блестящей поверхности, эта тяжесть чайника в руке... Он потряс головой, и сонная одурь уползла, растворилась в негромкой музыке утренней 'Евразии-плюс', заполняющей кухню. Да, спросонья. Может быть, приснилось только что, перед подъёмом - вот тебе и дежавю. Тем более, что дежавю у Юрки и раньше было пару раз. И тогда тоже что-то снилось... Да, так оно и случается, наверное.
Крепкий кофе прогнал остатки сна. Легкий завтрак, умыться, одеться - и на службу. Сегодня - первый день на новой работе, знакомство с коллегами, вводный инструктаж, получение табельного оружия... Хлопот выше крыши. Всех и всё запомнить, разобраться в особенностях отношений среди состава и в самом отряде. Обычная рутина первых дней.
Полдня он, действительно, промотался по кабинетам, оформляя, подписывая и получая всё необходимое. После этого, наконец, оказался в дежурке. Наступило обеденное время, и вместе со своим теперь отрядом Юрка тут же отправился в столовую, на ходу знакомясь и пожимая руки коллегам.
Звание старшего сержанта и двухлетний стаж работы в системе Отдела Городской Безопасности позволяли ему держаться на равных с новыми коллегами, которых в сегодняшней смене было семеро, кроме него. День был спокойный, никаких тревог и вызовов, и, обедая, отряд гадал: потревожат их в оставшиеся четыре часа дежурства или нет?
Сам Юрка предпочёл бы сегодняшний, вводный день, провести спокойно, после смены сходить с новыми сотоварищами в ближайший кабачок и выпить за знакомство, проставиться, как оно и было заведено на Руси со времён царя Гороха. Собственно, ребята тоже были не против - нормальные ребята, такие же, как и он. Но надеждам на спокойный вечер не суждено было сбыться.
Почти сразу же после обеда в дежурке замигала тревожная лампочка, и противно загудел зуммер. Восемь человек оказались полностью экипированными как раз в тот момент, как в дверном проёме появился Семён Игнатьевич, генерал-полковник ОГБ, старший ответственный за безопасность по всему городу в эту смену.
- Ребята, захват! - Начал он пояснять вводные. Юрка, как и вся команда, застыл по стойке 'смирно', прижав к груди парализатор и тщательно впитывая каждое слово.
- Захват необычный. - Он внимательно осмотрел всех разом и каждого в отдельности - слушают ли? Все слушали, как надо, и он удовлетворённо кивнул. - Все боеприпасы оставляете здесь. Действовать только руками, в крайнем случае - 'ступорозками'. И чтобы в подствольниках ничего не было! Ясно? Магазины - отстегнуть, подствольники проверить на предмет неизвлечённых боеприпасов. Удары по голове запрещаю категорически, и вообще - помягче с этими ребятами, повежливей. Чтобы на них ни царапинки не было, ни синяка, ни ссадинки! Доступно? Они МГБ нужны целыми, и чтобы никакого душевного и морального расстройства у них не наблюдалось. Аккуратно взять, аккуратно вывести и аккуратно посадить в автобус. Ступорозки применять только в самом крайнем случае, на половине мощности. И чтобы без хамства!
Юрка, как и все в отряде, был несколько удивлён поставленной задачей, но что только в ОГБ не бывает! Тем более - может быть, просто учения. Через минуту они уже сидели в закрытой наглухо кабине транспортёра, плавно, на антиграве, летящего по улицам города. В наушниках шлема Юрка слышал окончательные вводные, диктуемые ему и всему отряду, служебным кибером отделения.
- Объект зачистки представляет собой подвал жилого здания, расположенного по адресу: проспект Демократии, дом четыре. Вход в подвал со двора, оборудован металлической дверью со стандартным ПЗУ. Обстановка за этой дверью неизвестна. По данным отдела расследований, в подвале расположена нелегальная физическая лаборатория, охрана отсутствует. При зачистке объекта не рекомендуется прикасаться к оборудованию лаборатории, нажимать кнопки, в том числе и выключатели света.
'Накормить собак и ничего руками не трогать' - вспомнился Юрке анекдот из древнего пожелтевшего сборника, и он ненароком улыбнулся.
- Объекты воздействия - группа учёных-физиков, в настоящий момент - семь человек и два андроида. Не вооружены. Боевыми искусствами не владеют. Не повреждать. Соблюдать вежливость. Действовать твёрдо, но уважительно...
Дальше пошёл пересказ того, что уже сказал Семён Игнатьевич. 'Точно, учения' - подумал Юрка. Странные какие-то учения - обычно на таких захватах и зачистках ОГБ не церемонилось с человеческим и андроидным материалом. Но, посмотрев на сидящего здесь же Семёна Игнатьевича, Юрка усомнился в своих выводах: уж больно серьёзно он выглядел.
В отличие от группы захвата, упакованной в спецамуницию так, что оперативники были больше похожи на космонавтов, чем на бойцов, генерал-полковник был одет поверх формы в обычный, штатский серый плащ, а на голове его ловко была нахлобучена кепка-пролетарка. Он сам был в этом наряде похож на учёного.
Транспортёр слегка наклонился на повороте, потом качнулся и замер. Дверь открылась, превратившись в наклонный пандус, и группа захвата мгновенно оказалась на улице, перед входом в подвал. С серого неба моросил мелкий, занудный дождик. Транспортёр тихонечко уплыл в сторону, и его место тут же занял шикарный автобус, старинный - или выполненный под старину, на колёсах. 'Ничего себе спецворонок!' - подумал Юрка - 'Почти как для мэра!'. Если это не было учениями, то сидящие сейчас в подвале физики представляли собой очень, очень ценный материал.
Семён Игнатьевич достал из кармана мобильник, приложил его к уху, подождал около минуты и сказал:
- Можно. Спускайтесь вниз, дверь разблокирована.
- Прибыли! - Лановой кивнул головой Петру Аркадьевичу. - Встретите?
- Надо бы. - Снегов, потирая рукой поясницу, тяжело поднялся из кресла и, взяв палку, отправился по слабо освещённому коридору в сторону выхода. - Каждый день одно и то же... - Бормотал он себе под нос по дороге. - Когда только Василий автоматику отладит... Встречай их, запускай, отправляй... Каторга мне это однообразие! Да ещё с этим серым в кепке объясняйся...
Покряхтывая, он подошёл к массивной титаниловой двери шлюза. Сегодня огонёк сигнала вызова загорелся, когда ему оставалось сделать три шага. Вчера - за четыре. 'Быстро я сегодня доковылял' - усмехнулся про себя Пётр Аркадьевич.
- Да, слушаю вас. - Привычно сказал он, нажав кнопку интеркома. На экране возникло изображение ОГБшника в полном боевом облачении.
- Откройте, пожалуйста, двери. - Глухо прозвучали его слова.
- Переходная камера-шлюз устроена таким образом, что открыть внутреннюю дверь я смогу, лишь когда закрою наружную - объяснил Снегов собеседнику, отметив себе, что сегодня он пропустил слово 'тогда'. Ну и пёс с ним, со словом.
С той стороны, после полуминутной паузы, прозвучало:
- Можете закрывать.
- Все в шлюз вошли? - спросил Снегов.
- Все. Открывайте.
- Закрываю-открываю. - Сказал добродушно Пётр, нажимая на кнопку закрытия внешней двери шлюза. - Проследите, чтобы дверь закрылась до конца, пожалуйста, а то эта не откроется. - Немного ворчливо произнёс он.
После короткой задержки Снегов услышал:
- Готово! - и нажал красную кнопку на стене.
Семён Игнатьевич достал рацию. Но в трубке, вместо обычных шумов, дыхания старшего группы, стояла полная тишина. Что в этом подвале, полная экранировка? Впрочем, всё может быть... Выждав пять минут и увидев, что из подвала никто не появляется, он сам спустился к двери, ведущей в подвал.
- Сегодня наша ремонтная мастерская приём клиентов не производит. - Услышал он в переговорном устройстве старческий, дребезжащий голос. - Приходите завтра.
- Где... люди? - Сглотнув комок в горле, и отгоняя нехорошие предчувствия, спросил Семён Игнатьевич.
- Какие люди? - Спросил тот же голос невидимого собеседника. - Сотрудники, что ли?
- Да, сотрудники.
- Выходной сегодня, все по домам сидят.
- Мои сотрудники! Отряд ОГБ!
- Мил человек, прекратите хулиганить. А то я милицию вызову...
Семен Игнатьевич сплюнул, выругался и заказал дежурному оператору ещё раз разблокировать входную дверь этого подвала. Через несколько секунд раздался характерный щелчок, и он оказался в довольно просторном тамбуре с грубо оштукатуренными стенами. Проход дальше преграждала ещё одна металлическая, плохо окрашенная дешёвой краской дверь.
- Я же говорю вам, что милицию вызову! - Старик за стеной говорил теперь раздражённо, но Семёну Игнатьевичу чудилось, что он всё же говорит как актёр, по привычке... будто бы он - действительно сторож, и привычно отгонял хулиганствующего прохожего. Но если он каким-то образом только что... дематериализовал взвод спецназа ОГБ, то, какое, к чёрту, у него может быть спокойствие и актёрская, заученная игра? Всё это совершенно не увязывалось в достоверную картину.
- Сейчас закрою входную дверь и вызову милицию! - Опять подал голос с той стороны старик. Семён Игнатьевич ещё раз плюнул, матюгнулся и быстро выбежал на улицу.
Что теперь делать, он себе совершенно не представлял. Восемь человек вошли и не вышли... и дальше не прошли. Пропали. Нужно вызывать подкрепление, пробивать стены или потолок первого этажа, но что он заявит начальству? Куда делись люди? И можно ли лезть снова, хоть и другим путём, в этот бермудский подвал? По телефону отсюда он точно ничего не решит. Нужно ехать в штаб, созывать совещание, устраивать мозговой штурм... Да чем же там, в этом подвале, занимается этот лжемиссия от физики, Сурков? Чёрт побери...
Автобус и транспортёр тихонечко растворились в наползающих на город сумерках, выезжая со двора.
- Сергей Анатольевич, всё в порядке. - Снегов сел в кресло за столом напротив Суркова. - Отряд опять перекинут, генерал опять уехал.
- Очень хорошо... - Сурков посмотрел поверх очков на Петра Аркадьевича. - Который это у нас уже раз?
- Семьсот четырнадцатый... - Вздохнул Снегов. - Когда же мы выберемся-то, Сергей Анатольевич?
- Думаю, через полгода. Математическая модель установки почти готова, но проблема в том, что нам потребуется собрать переходник не более, чем за четыре часа... это не самое страшное... собрать его из того, что у нас есть здесь. А вот эта задачка, скажу я вам, уважаемый... Нет, решим и её, конечно, решим! Но думать, искать, нам придётся не полгода и не год. Это, скажу я вам, уже задачка не из области физики, а из области магии почти... С точки зрения современного физика, даже - с моей точки зрения!
- Ничего... - Вздохнул Снегов. - Пока мы в этой петле сидим, у нас в запасе - вечность. Не стареем, все запасы самообновляются, главное - память остаётся. А это - главное. Гришка обещал наладить систему сохранения данных для нашего Мозга. Тогда дело гораздо быстрее пойдёт... Молодец, хоть и андроид!
- Вы же его и воспитывали, вы и обучали, вам и похвала.
- Ребята только тоскуют.
- Потерпеть придётся. Впрочем, в их воле хоть сейчас - на волю, простите за каламбур нечаянный. К сотрудникам ОГБ и КГБ. В шарашку на всю жизнь. Они же это понимают? - Вопрос Суркова прозвучал как утверждение. Снегов кивнул в ответ головой. - А уж совсем невмоготу если кому-то из них станет - перезагрузите ему пси-флеш.
- Хорошо, что успели тогда подготовиться. - Сказал он уже в который раз. - Если бы не ваш таймсканер...
- А без него я бы ничего и не затевал. Жаль, что в нашем континууме он не работает. А то бы знали сейчас, когда успеха добьёмся...
- Этих, отправленных жаль. У них ведь при себе пси-флешек нет. Ничего почти и не вспомнят, когда снова в том же утре проснутся. Так, дежавю лёгкое...
- Только этого нам не хватало, чтобы они помнили... - Сердито проворчал Сурков.
Юрка наливал кипяток в кофе, и его смутно беспокоило ощущение о том, что это мгновение он уже когда-то переживал в своей жизни. Всё было в точности так же, как сейчас: эта струйка кипятка из чайника, этот отблеск лампы на его блестящей поверхности, эта тяжесть чайника в руке... Он потряс головой, и сонная одурь уползла, растворилась в негромкой музыке утренней 'Евразии-плюс', заполняющей кухню. Да, спросонья. Может быть, приснилось только что, перед подъёмом - вот тебе и дежавю. Тем более, что дежавю у Юрки и раньше было пару раз. И тогда тоже что-то снилось... Да, так оно и случается, наверное.
Крепкий кофе прогнал остатки сна. Легкий завтрак, умыться, одеться - и на службу. Сегодня - первый день на новой работе, знакомство с коллегами, вводный инструктаж, получение табельного оружия... Хлопот выше крыши. Всех и всё запомнить, разобраться в особенностях отношений среди состава и в самом отряде. Обычная рутина первых дней...
...Васильев Семен Игнатьевич шёл по коридору, приближаясь к дежурке, где сейчас восемь бойцов готовились к выезду на операцию. Странное, необычное задание. Этот Сурков, дважды нобелевский лауреат, достояние империи, рассорился вдрызг три месяца назад со всей РАН из-за каких-то трёх примитивных с виду уравнений, переворачивающих все современные представления о времени и пространстве. Его объявили шарлатаном, подвергли остракизму даже его нобелированные работы, Научный Совет отказался финансировать его исследования, а Имперская Верховная Патриархия ни с того, ни с сего, как всем показалось, отлучила его от православной церкви... в которой он никогда не состоял. Постепенно - для более простых граждан, к коим себя относил и Васильев - ситуация прояснилась. Сурков предлагал (пока теоретически) достаточно простой и недорогой способ для путешествий во времени и пространстве, а в перспективе - и для дублирования материи, и даже - возможность создания новых вселенных. Всё это для учёного сообщества, увязшего полностью в устаревших догмах и представлениях, да ещё и курируемого последние двадцать лет Церковью, было воспринято однозначно: ересь! Потому, что такого не может быть. И этого не может быть потому, что не может быть никогда. Сурков - или шарлатан, или сумасшедший, считающий, что он может превзойти Творца...
Всерьёз поговаривали о том, чтобы отправить его на принудительное лечение, как вдруг Сурков неожиданно исчез, вместе с шестью сотрудниками сурковской лаборатории, двумя андроидами-лаборантами, и самой лабораторией со всем оборудованием. Последнее обстоятельство заставило всерьёз задуматься даже самых ярых скептиков - лабораторные помещения Суркова оказались словно вырезаны и вынуты из стен института, и вышестоящие этажи держались непостижимым образом на... пустоте. И вот, двухмесячные поиски пропавшего гения и его лаборатории, наконец-то завершены. И через час - какое там, через полчаса! - вся эта странная история, наконец, прекратится, и начнётся история обычная, какая она и должна быть - беглый гений и такие же таланты окажутся там, где и должны находиться. И начнут работать не на себя, не на чёрт знает кого или что, а на свою Родину, чёрт побери!...
Через два часа Семён Игнатьевич устало вошёл в свой кабинет, снимая на ходу опостылевший ему серый плащ, и сел, охватив руками голову. Завтра у него будет вторая попытка - и он уже не сделает промаха! И этот Сурков ответит за всё. Цацкаться с ним и с его командой никто уже не будет!
Но на следующий день усиленная группа спецназа на месте бывшей ещё вчера лаборатории обнаружила лишь пустой, полузатопленный подвал, в котором не было никаких признаков пребывания не то что, учёных, но даже и простых бомжей. И никто никогда больше не видел ни самих физиков, ни пропавшую группу захвата...
А. Степанов, 2006 г
Читайте другие произведения автора:
♦ ГИДРА
Опубликовано в
Творчество
"Он был первой жертвой Путина"
Суббота, 07 Июль 2018 19:29
2 декабря 2014 года в тюрьме для пожизненно осужденных "Белый лебедь" в Соликамске умер Юрий Шутов, бывший депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга, публицист и автор разоблачительных книг об Анатолии Собчаке. Первого мэра Петербурга Шутов не просто хорошо знал, но и помог ему прийти к власти. Он был помощником Собчака, но разочарование наступило быстро. В своих статьях и книгах Шутов описывал своего бывшего начальника как краснобая, вора и жулика.
Хорошо был знаком Шутов и с Владимиром Путиным. Журналист Николай Андрущенко (убит в 2017 году) рассказывал, что они были знакомы еще в 70-х годах, их дачи на Чудском озере в кооперативе "Здоровье" были рядом. "Мне представляется, что он был, так же как и Путин, гэбэшником", – рассказывал Николай Андрущенко.
В 1999 году Юрий Шутов был арестован вскоре после разговора с Владимиром Путиным, компромат на которого он собирал. Обвинения ему были предъявлены серьезные – бандитизм и организация ряда тяжких преступлений, включая убийство в 1997 году вице-губернатора Санкт-Петербурга Михаила Маневича, и в 1998 году депутата Госдумы Галины Старовойтовой. В ноябре 1999 года Калининский суд Санкт-Петербурга постановил освободить Шутова в зале суда немедленно, однако через несколько минут Шутов был захвачен группой вооруженных сотрудников СОБРа прямо в зале суда. Захватчиков не остановило даже то, что Шутов был кандидатом в депутаты Госдумы. Попутно они разбили камеры снимавших бесцеремонное задержание журналистов. На свободу Юрий Шутов уже не вышел.
Следствие длилось целых семь лет, и в 2006 году Шутов был приговорен к пожизненному заключению, хотя обвинения в организации убийств Маневича и Старовойтовой были сняты. "Ни одного юридически доказанного эпизода в деле Шутова нет. Это провокация власти, или, точнее, Владимира Путина", – говорил Николай Андрущенко.
Адвокат Каринна Москаленко оценила этот приговор так: "Половина моего окружения считает, что он страшный человек и преступник, а другая половина считает, что Шутов – настоящий герой нашего времени: оболганный, оклеветанный и пострадавший за то, что критиковал представителей власти, и его острополитические памфлеты и повести "Собчачье сердце" и прочие сильно ударяли по репутации высоких лиц нашего государства. Шутов был приговорен к пожизненному заключению в результате суда, который прошел таким образом, что, когда я ознакомилась с документами, я себе запретила соглашаться или не соглашаться с теми людьми, которые считали его страшным человеком. Я запретила себе соглашаться с теми людьми, которые считали его героем нашего времени. Я запретила себе отвечать на вопрос, совершал ли он какие-то преступления, участвовал ли он в их совершении. Единственное, что вытекало из судебных документов по делу Шутова: инкриминируемые ему деяния не были доказаны судом".
Жена Юрия Шутова обнимает его в зале суда после освобождения под подписку о невыезде. Однако через пять минут его схватит отряд СОБРа, и уже навсегда
Среди тех, кто считает Юрия Шутова оболганным героем нашего времени, – бывший депутат Законодательного собрания Петербурга, а ныне политэмигрант Андрей Корчагин. Он уверен, что дело против Шутова инициировали те, на кого он собирал компромат: в первую очередь, Владимир Путин. По сведениям Корчагина, именно Шутов передал комиссии Марины Салье материалы о том, как Владимир Путин организовал аферу с обменом сырья на заграничное продовольствие. Это было в 1992-м, но и после этого Шутов продолжал расследовать дела Собчака и его окружения. С 1996 года он возглавлял независимую региональную Комиссию Государственной думы РФ по проверке и анализу итогов приватизации в Петербурге и Ленинградской области. О судьбе собранных Шутовым материалов на Путина Николай Андрущенко рассказывал: "Мне прямо сказали мои знакомые гэбэшники: "Не публикуй. Пройдет время – это все будет опубликовано. Когда Путин либо будет сидеть, либо уйдет в мир иной". Андрей Корчагин уверен, что где-то это документы спрятаны и ждут своего часа.
"Он стал первой жертвой путинского режима, именно на нем Путин показал, придя к власти, как он будет расправляться с оппозицией, чтобы всем другим неповадно было. Шутов еще в своих публикациях в 98 году и в выступлениях в парламенте Петербурга предупреждал об опасности прихода к власти в стране чекистов, и он оказался абсолютно прав: чекисты пришли, и вместе с ними опасность для всего мира", – говорит Андрей Корчагин.
Сам Юрий Шутов в тюремных записках называет Путина, в ту пору главу ФСБ, "охотником за моим скальпом, тихим, скромным и незаметным, но при этом самым опасным из всей компании ликвидаторов. Сразу после выхода моей статьи в газете "Новый Петербург" я интуитивно почувствовал на своем затылке красновато-малиновую точку лазерного прицела профессионального снайпера, готового раз и навсегда "побеспокоить" избранную им мишень".
Несмотря на тяжелые условия заключения, Юрий Шутов продолжал писать, передавал рукописи на волю. Его статьи публиковались в газете "Новый Петербург". Рукопись последней книги "Тюрьма" находится в Великобритании у Андрея Корчагина. Эти "Записки из мертвого дома" появились 20 лет назад, однако в российской пенитенциарной системе с тех пор не многое изменилось. Рассказ Юрия Шутова об условиях, в которых живут заключенные, напомнит читателю о судьбе Сергея Магнитского. Можно сказать, что и свою собственную гибель Юрий Шутов предсказал.
"На одном из свиданий он мне сказал: "Посмотрите на меня внимательно. Вы видите, что я крепок, здоров, запомните, что я вам говорю: я не хочу и не буду умирать. И я верю, что вы, Каринна Акоповна, будете тем человеком, который не поверит, что если меня не станет, то это произошло вследствие моих недугов, хотя недугов у меня достаточно", – рассказывает Каринна Москаленко.
"Он вышел на то силовое поле в Петербурге, где всё было давно заминировано, где все игроки были очень опытными. Они посмотрели-посмотрели на его художества и спокойненько предоставили ему возможность сесть в тюрьму и погибнуть", – говорит Александр Невзоров, с которым Шутов сотрудничал.
Андрей Корчагин считает, что смерть Шутова можно назвать убийством. "Ему не оказали своевременную медицинскую помощь. Сделали это специально, потому что боялись решения ЕСПЧ по его делу, на всякий случай уничтожили, чтобы не создавать прецедент".
С любезного разрешения Андрея Корчагина мы публикуем отрывки из книги "Тюрьма", которая готовится к печати:
"История еще не знавала того, что ныне творится в российских тюрьмах на страшном переходном этапе от социализма к "демократизму". Сталинские застенки времен так называемого "произвола и репрессий" могут теперь всем показаться эпохой самого что ни на есть "тюремного благоденствия", по крайней мере, в части обиходного, досудебного содержания заключенных, еще не признанных в чем-либо виновными.
Простой человек с обычным здоровьем и пустым кошельком, попадая в современную российскую тюрьму, обречен на мучения и погибель. Поэтому арест не виновного, а пока только подозреваемого человека фактически уже сам по себе становится исполнением еще не вынесенного ему обвинительного приговора. Этим довольно умело пользуются все следователи, убедившиеся на практике, что погибельное состояние тюрем, вместе с угрозой надолго там застрять, служит универсальным инструментом для вырывания у арестованного нужных ложных показаний, порой даже более эффективным, нежели бериевские зубодробительные приемы.
Скоровыбитые зубы, как и сама мгновенная смерть, могут сегодня показаться сущей карамелькой в сравнении с нынешними длительными пытками голодом, бессилием и многомесячной бессонницей арестантов, рассаженных по камерам впритирку друг к дружке.
В общем-то, уже давненько следовало бы признать: у нас спешно и успешно отстраивается "демократия" тюремного типа, при которой в России будут доминировать лишь тюрьмы, собирающие в свое нутро, по сути, не нужных на воле людей, дабы лишить их физических и духовных сил заодно с самой жизнью.
Эта тюремная система нового "гуманитарно-демократического" покроя, словно огромный крокодил, абсолютно безжалостна ко всем и одинаково равнодушна к плохим и хорошим, к талантливым и бездарным, коих свободно переваривает в своем бездонном брюхе, где царит всеобщее беззаконие и нищета на фоне ослепительного богатства одиночек, где безраздельно властвуют подлость, насилие, предательство и беда.
Миазмы всеобщего гниения большинству арестантов просто невыносимы. Однако, тюрьма боится смерти, ибо каждый, даже переполненный горем и разбухший от несчастий человек, прозябая в своем ничтожном бессилии, пригибаясь к земле, словно вялая картофельная ботва, все-таки надеется остаться в живых и выбраться на волю. Поэтому даже когда бороться за жизнь сил уже не остается, то все равно не много находится охотников испытать на себе довольно широкий ассортимент способов и приемов самоубийства. Вместо скорой смерти заключенные страстно желают чем-либо занемочь. Для многих розовой мечтой становится гибельная болезнь типа рака, дающая "счастливую" возможность отлеживаться до последнего вздоха в тюремной больничке, но уже под одеялом, а не под вшивым тряпьем. Там они вполне могут радоваться остатку жизни без голода, карцера, побоев и издевательств. Правда, и в этом случае обреченного "счастливчика" все равно не покидает раздирающая душу, неистребимая тоска по свободе и родным, лишний раз напоминая, что слово "человек" звучит в тюрьме горько.
"Но какие же в тюрьме люди? – может спросить вольный читатель. – Там, мол, сидят одни преступники". Конечно же, нельзя утверждать, что в громадной человеческой массе, растекшейся по тюремным нарам, нет карманников, фальшивомонетчиков, воров, убийц, базарных торбохватов, махрового жулья и изголодавшихся юных похитителей стираного белья с чердаков, а также мелких грабителей, вымогателей и курокрадов. Однако большинство загнанных в тюрьму людей воистину невиновны. Они угодили в застенки благодаря злому року либо чьей-то воле, а то и профессиональной безграмотности следователей. И таких там, действительно, преогромное множество – отчаявшихся, униженных и растоптанных. Все они забиты, забыты и обессилены в поисках справедливости.
<…>Меня, уже арестованного, доставили 16 февраля на улицу Чайковского в облюбованный РУБОПом особняк, вдоль коридоров которого были вделаны в стенку кольца для пристегивания наручниками задержанных. Такое неимоверное количество "стойловых пристежек" наглядно демонстрировало преимущества РУБОПовских застенков "демократического, правового государства" перед ежово-бериевскими. Нет сомнений: у любого внезапно задержанного невиновного человека, прикованного к стенке в коридоре РУБОПа, после нескольких часов стояния вне туалета и без глотка воды полностью рассеется туман заблуждений относительно своей правоты и достоинств. Полагаю, будет вполне достаточно одной лишь такой "коридорной процедуры", дабы "убедить" большинство задержанных, особенно женщин, сразу же подписать любую "заботливо" подготовленную следователем ложь о чем угодно в обмен на возможность вновь оказаться дома и без наручников. Такова истинная цена лжесвидетельств, зачастую для кого-то смертельных. А ведь из припасенного РУБОПом арсенала это наиболее простой, самый "безобидный" и "гуманный" способ давления на жертвы, дабы они стали "благоразумными" и дали столь нужные следствию ложные показания.
<…>Тюремные врачи – вовсе не врачи как таковые, поскольку их служебные задачи прямо противоположны целям той гуманной профессии, которую они якобы представляют. То бишь если, скажем, обычному патологоанатому положено выяснить, отчего человек умер, то тюремный врач на его месте будет пытаться доказать, что умерший еще жив, а потому, мол, вполне годен для содержания под стражей и допросов. Ну, а ежели тюремный врач вдруг обеспокоится действительным состоянием больного арестанта – тогда ему в тюремных застенках больше не работать. Его, как собаку, стащившую со стола хозяйское мясо, вышвырнут на улицу или же вообще могут даже посадить. Именно поэтому, когда знойным летом 99-го года в камерных склепах сплошь и рядом умирали от удушья и жары люди, то тюремные врачи, проходя на безопасном расстоянии мимо открытых кормушек камерных дверей, исступленно кричали, чтобы умирающие не придуривались, и швыряли им затертую в кармане, грязную таблетку аспирина, причем одну на всех. Вот почему мнение такого врача, что я уже совсем плох, произвело на меня впечатление газетного некролога. Однако несмотря на его официальное медзаключение, запрещающее этапирование больного, вертухаи все равно уволокли меня в столыпинский вагон, огромный металлический короб, разделенный внутри на клетки, без окон и вентиляции. Он насквозь, как банная парилка, прожаривается летом и так же изумительно люто остужается зимой.
Меня, как "особо опасного преступника", конвоиры засунули в одиночный узенький металлический пенал с самого торца вагона, рядом с купе охраны. Этот вагон простоял в новгородском тупике под невыносимо жарко палящим июльским солнцем полсуток и разогрелся до того, что полновесный плевок вертухая испарялся со стального пола так же быстро, как с горячей сковородки, разве что только не шипел. В соседней клетке, пригнув голову к полу, задыхался и жалобно скулил предельно чахлый, худущий мальчонка лет 14. Он был, как огурец: зеленый и весь в прыщах. При взгляде на его метровый росточек и скрюченную фигурку больной обезьянки невольно возникало подозрение в умственной и психической неполноценности следователя, бросившего в застенки этого загибающегося парнишку. Что бы он ни натворил в свои 14 лет (этот, как оказалось, с голодухи украл в Луге трех битых куриц) – уничтожать, по сути, ребенка не только грешно, но и права не дано. Подобную гнусность под шумок бесконтрольной и безответственной "демократии" могут вершить только оголтелые негодяи.
Через полуголого охранника, истекающего грязными струйками пота, я передал этому ребенку всю свою воду и что было с собой из еды.
Каким образом доехали до Питера – помню плохо, ибо столько много часов кряду я никогда еще в парилках не сиживал, плюс к тому – едкие испарения мочи, расплескавшейся по клеткам из полиэтиленовых пакетов, т.к. зэков в туалет конвой не выводил по причине отсутствия там сливной воды. В общем, очухался я только в прохладе подвала тюрьмы на ул. Лебедева, который был настолько загажен, что в нем не выживали даже мухи, усеявшие своими трупиками все углы в глубоком пазе трехкратно зарешеченного окна.
С той поры, как суд оправдал меня по всем пунктам обвинения, я многажды размышлял о происходящем в нашей стране, когда кучка отпетых негодяев, прикрываясь голубыми прокурорскими тужурками, принимает чуть ли не по объявлению заказы на устранение неугодных, хапает за это огромные взятки, а потом прямо на глазах у всех безбоязненно и безнаказанно "отрабатывает" полученные доллары, принародно глумясь над заказанными им людьми, которых упрятывают навсегда за решетку. В тюрьмах мне пришлось повидать много совершенно невиновных страдальцев, ограбленных, униженных и растоптанных, но самое ужасное – утративших всякую надежду на справедливость и торжество закона. Уверен, что лишение народа веры в незыблемость правопорядка – это самое тяжкое преступление, какое вообще может совершить прокурор. Стало быть, при настоящей, а не гнусно-опереточной власти все эти прокуроры уже давно бы были коротко подстрижены и рассажены по камерным склепам для прижизненного покаяния. Ну, а сейчас в нашей разрушенной стране, конечно же, нет, да и не может быть никакой ответственности за их кипучую преступную деятельность, ибо в центре творится то же самое, что и на периферии: все решается не по закону, а лишь исходя из чьей-то целесообразности, или же сиюминутной необходимости, либо вящей договоренности чиновников, в большинстве своем также насквозь коррумпированных с самого низу до верху властной вертикали. Люди сами виноваты, что признали над собой такую вот "вертикальную" власть воров и убийц, гарантирующую полную безнаказанность и бесконтрольность преступникам, возведенным в ранг прокуроров, обеспечивающих абсолютную беспомощность всех невиновных, кем-то заказанных, оплаченных, а посему ложно обвиненных.
Когда люди походя узнают, что в связи с ростом преступности тюрьмы, мол, переполнены и на один квадратный метр камерной площади приходится по три-четыре человека, то даже впечатления чего-то сверхъестественного не возникает. Но стоит своими глазами увидеть, как из темного камерного нутра, площадью каких-то 15 кв. м, выползают на утреннюю либо вечернюю проверку около полусотни (пол армейской роты) полуголых, изможденных, немытых и небритых полуживых нечеловеков, изглоданных вдоль и поперек вшами да тараканами особой тюремной масти, то у любого может возникнуть сомнение в подлинности происходящего и острое ощущение того, что никакой американский Копперфилд либо иной фокусник обратно их в крохотное пространство камеры ни за что не засунет. Однако, надзиратели привычно быстро утрамбовывают пересчитанное поголовье обратно в нутро склепа, где формально невиновные люди сидят годами в ожидании своей участи, плотно прижавшись друг к дружке и поерзывая от чесотки до подхода суточной очереди вытянуть ноги. Бьюсь об заклад, что среди многих тысяч досудебных арестантов не менее одной трети абсолютно невиновны, а вторая треть зэков просто забыта в тюрьмах как следователями, так и судьями. Они безропотно просиживают в столь жутких условиях многие годы, порой превышающие максимальные сроки наказания за все, ими содеянное. Причем подобный люд почти все свои преступления совершил, как правило, с голодухи и от своей ненужности в сильно "демократизированной" ворами жизни. К сему следует добавить, что разные экологические, санитарно-гигиенические, эпидемиологические и прочие напасти в тюрьме, находящейся в самом центре нашего города, способствуют свирепому охвату арестантов кожно-гнойными и вирусными заболеваниями типа неизлечимых форм туберкулеза и гепатита. Ну, а все это, вместе взятое, да еще усиленное многомесячным умышленным лишением сна и свежего воздуха, безвозвратно губит здоровье складированных в таком тюремном узилище людей. Чего скрывать, нередко приходилось слышать расхожее обывательское мнение о тех, кто попал в тюрьму, что им, мол, так и надо. Нечего-де было воровать да грабить. Вместо возражений лучше еще раз напомнить: добрая треть арестантов совершенно ни в чем не виновны. Они являются лишь неким продуктом своекорыстных делишек следователей, и в гнойную круговерть тюрьмы может легко угодить любой из ныне равнодушных к судьбам обреченных ни за что ни про что. Прозрение таких равнодушных ежели и наступит, то, как обычно, будет уже поздно, и им самим останется лишь созерцать, как от удушья, особенно знойным летом, будут рядом умирать люди, еще не признанные судом виновными либо невиновными. При этом тюремные врачи с брезгливо-равнодушными физиономиями будут всегда ставить умершим один и тот же стандартный диагноз – "сердечная недостаточность" и отдавать тронутые разложением трупы обезумевшим от горя родным да близким, сопровождая сие безмятежным пояснением, что умерли, мол, они сами, на то и воля Божья. Хотя в действительности это были заурядные убийства, ибо нездоровый, да вдобавок пожилой человек, обычно больше пары месяцев подобной пытки и издевательств вынести не в состоянии. Вот так в умышленно невыносимых условиях и мрут, словно мухи, невиновные, на радость заказчикам да прокурорам-подрядчикам".
Читайте по теме:
Опубликовано в
Криминал
