Чем бедность опасна для мозга и почему это касается всех
Вторник, 22 Октябрь 2019 18:51
«Бедность не недостаток характера, а недостаток денег» — этими словами молодой историк и мыслитель Рутгер Брегман начал свою лекцию на TED о необходимости введения системы безусловного базового дохода. Меж тем неравенство — это естественное иерархическое состояние человеческого общества, которое делится на слои или классы по определенным признакам, меняющимся от эпохи к эпохе и от культуры к культуре. От того, к какой группе принадлежит человек, зависит его доступ к жизненным ресурсам в самом широком понимании этого слова — от образования до воды и даже воздуха. Повсеместное социальное и материальное неравенство в сочетании с теориями саморегулирования экономики породило мнение, что основная вина за бедность лежит на самих бедняках, которые не умеют работать, принимают дурные решения, подвержены порокам и лени. Именно эту неолиберальную идею в духе морализаторства и преподнесла «железная леди» Маргарет Тэтчер, заявив в одном из интервью, что бедность — это недостаток характера.
Была ли она права, спорят сторонники либерального государства, отстраняющегося от вмешательства в экономику, и социализма, при котором власть для поддержания социальной справедливости управляет экономическими процессами (степень его участия при этом может варьироваться). Однако сегодня высказывание Тэтчер приобретает новое звучание в связи с революционными открытиями в области законов работы мозга, сделанными в течение последних двух десятилетий.
Становится все очевиднее, что бедность — действительно недостаток характера.
Возникает порочный круг: бедность приводит к появлению подобных недостатков, нарушая работу мозга. А человек с измененными чертами характера, в свою очередь, начинает принимать плохие решения и вести неразумный образ жизни, усугубляя собственную бедность. Именно эти открытия вызвали повышенный интерес к идее всеобщего базового дохода — перераспределения (сверх)прибылей богатых между теми, кто получает слишком мало. Причем теперь такой интерес осторожно проявляют не только сторонники социалистических доктрин, но и консерваторы. Подобные предложения всерьез обсуждают на Всемирном экономическом форуме в Давосе, а в Индии проект уже реализуется в «компромиссном» варианте с выдачей кредитов, и эксперты видят в нем потенциал для роста экономики и уменьшения неравенства.
Что называть бедностью
Есть два основных способа дефиниции этого понятия.
Порог абсолютной бедности устанавливается формально, «сверху»: Всемирный банк называет сумму — около 2 долларов в день, на которые можно «поддерживать жизнедеятельность». Это очень условная отсечка, она помогает определить количество крайне бедных и нищих в мире, но как быть с теми, кто выживает, находясь немного над этой границей? На самом деле вы вряд ли назовете богатым человека, который тратит не больше 3 долларов в день. При таком подсчете не учитывается уровень неравенства, поэтому существует и другой метод — вычисление относительной бедности, определяемой как недоступность для кого-либо благ, доступных другим членам общества. Этот подход еще называется «депривационным», поскольку такой человек находится в депривации относительно более обеспеченных людей.
Нам необходимо использовать именно второе определение бедности, понимаемой как несоответствие жизни и потребления принятому в обществе стандарту, для того чтобы понять, как она воздействует на мозг, потому что в этом случае вместо сухих и довольно условных цифр мы получаем более ясную и реалистичную картину.
Относительная бедность в высокоразвитых экономиках может выглядеть безобидно, как недоступность путешествий или престижного образования при доступности достойной продуктовой корзины и даже некотором избытке одежды.
В развивающихся странах дефицитным ресурсом для бедных слоев населения может стать, например, вода, как это бывает на Африканском континенте. Но есть и то, что роднит всех людей, находящихся в зоне депривации в любой экономике, — ощущение собственной изоляции.
Представьте себе, что вы идете по гипермаркету. Чистый пол, выложенный плиткой, стеклянные витрины холодильников, полки ломятся от печенья и сыров, лампы дневного света ярко подсвечивают апельсины и яблоки — ничего необычного, правда?
А теперь вообразите, что килограмм яблок стоит 6899 руб., апельсинов — 10 499, кусок сыра весом 300 г можно купить примерно за 4500. В общем, еще хуже, чем в аэропорту, — и других цен нет на километры вокруг, а зарплата у вас все та же. Вы начинаете смотреть на еду иначе и больше всего думаете не о вкусе продуктов, а о том, что не можете себе их позволить. Каждая новая полка вызывает у вас чувство голода, а каждый новый ценник заставляет отказаться от своего желания.
И это только обед. А что насчет квартплаты? Покупки новой обуви на смену единственной паре, которая уже износилась? Может быть, вы кому-то должны? Если вы достаточно старались, то благодаря собственному воображению только что пережили стресс. Так вот, бедность — это, прежде всего, постоянный, не контролируемый вами стресс.
Как стресс воздействует на тело и мозг
Стресс — это универсальная модель активации организма в целом и мозга в частности. Спастись от внезапной опасности или, приложив нечеловеческие усилия, сдать сессию, набрать дополнительной работы с целью накопить на путешествие или отжать от груди рекордные 80 кг — все эти достижения невозможны без стрессовой активации. Ее запускает любая попытка приспособиться к новым условиям, а изменение нервной организации может служить показателем успешной адаптации. В этой перестройке участвуют иммунитет, обмен веществ, гормоны и нейротрансмиттеры мозга.
Гормон стресса
Стресс активизирует лимбическую систему, которая запускает выброс особых гормонов, прежде всего выделяемого надпочечниками кортизола, входящего в группу глюкокортикоидных. Он повышает давление и уровень глюкозы в крови, это связано с необходимостью усиленного питания клеток. Ускоряется распад белков (чтобы быстро получить необходимую «еду») и синтез жира (чтобы сделать запасы, пока есть что запасать). Чувствительность к половым гормонам под воздействием глюкокортикоидов падает: стресс «гасит» либидо, поскольку момент борьбы за жизнь явно не лучшее время для размножения.
Изменение работы генов
Глюкокортикоиды обладают таким мощным воздействием на организм, что могут изменять способ работы генов. Генетическая информация передается по наследству и «на всю жизнь», если только вы не отредактировали собственный генный набор с помощью современных технологий. Однако у природы есть свой способ «программирования» — эпигенетический. Расставляя особые химические метки на молекулах ДНК, организм может вносить серьезные изменения в работу генов — например, имитировать отсутствие генной информации. В этом случае он, фигурально выражаясь, вешает ярлык «Не для чтения». Так вот, глюкокортикоиды как раз обладают способностью расставлять такие метки. Это значит, что периоды стресса изменяют генетическую инструкцию, по которой развивается, отстраивается и функционирует организм. В зависимости от условий генная экспрессия преобразуется по-разному, но очевидно, что как острый, так и хронический стресс физически меняет наше тело и мозг.
Изменение работы мозга
В мозге со стрессовым ответом связано несколько основных областей.
Впервые чувствительность к глюкокортикоидам была обнаружена в гиппокампе, отделе, во многом ответственном за когнитивные функции и память. Под влиянием стресса здесь уничтожаются клетки — в то время как обучение увеличивает гиппокамп даже у взрослых и пожилых людей.
В медианной области префронтальной коры, отвечающей за планирование, познание, контроль действий и эмоций и в целом сознательное поведение, под влиянием глюкокортикоидов сокращаются нейронные связи. Это приводит к ригидности познавательных способностей: гибкость хороша только в спокойное время, а в ситуации стресса важна четкость и однозначность мышления. В то же время в орбитофронтальной зоне коры количество связей увеличивается. Эта область не очень хорошо изучена, но сейчас считается, что она отвечает за адаптивное обучение и способность к мотивации, а рост числа связей в ней может быть вызван необходимостью сохранять бдительность и быстро привыкать к новым механизмам поощрения.
Миндалина, часть формирующей эмоции лимбической системы, при стрессе работает очень интенсивно, а если человек пребывает в таком состоянии длительное время, она вообще практически не выходит из активного режима. С этим связывают повышенную тревожность в частности и эмоциональную реактивность в целом.
Опасность длительного стресса
Механизм стрессового ответа мозга хорошо приспособлен к резким и быстрым изменениям: он позволяет активизировать организм для наиболее эффективной реализации стратегии «бей или беги». Однако этот механизм не работает в ситуации постоянного продолжительного стресса. Ведь он сформировался в ту пору, когда основными стрессовыми факторами были неурожай и нападения хищников. Эти сиюминутные невзгоды наши предки могли пережить и вернуться в нормальное состояние.
Злую шутку с современным человеком играет способность нашего тела поддерживать гомеостаз даже в самых диких условиях: когда стресс длится, и длится, и длится, организм не ломается — он перестраивается полностью, чтобы обеспечить равновесие.
Временное ограничение когнитивных функций, тревожность и импульсивность, необходимые для выживания в момент опасности, становятся повседневной нормой жизни.
Высокий уровень неконтролируемого стресса из-за всех этих перестроек коррелирует с ухудшением здоровья и ростом смертности.
Постоянный стресс не дает нам сфокусироваться, построить планы, рассчитать свои действия и принять важные решения — физически. Он буквально лишает возможности эффективно работать орган, в обычных условиях занимающийся долгосрочным планированием и контролем.
Бедность, как показали исследования, — это один из видов стресса, перестраивающий мозг человека таким роковым образом.
Влияние бедности на формирование мозга в детстве
Самая незащищенная группа людей — это дети. И если говорить о бедности, то они уязвимы вдвойне: человеческие детеныши вынуждены рождаться с несформированным мозгом. Его можно сравнить с открытым кодом, который пользователи подстраивают под себя. Окружающая среда, эмоциональное состояние и характер речи людей вокруг, особенности питания, разнообразие игрушек — все это влияет на строение и работу мозга будущего взрослого человека. Далеко не только генетика определяет особенности развития этого сложнейшего органа, но и факторы среды: токсичные вещества, бедный необходимыми питательными элементами рацион, употребление лекарств и наркотиков родителями, социальная депривация и домашнее насилие. Все эти признаки свойственны в большей степени жизни за чертой бедности и около нее. Кроме перечисленных, есть и другие стрессовые факторы: тяжелый труд родителей или частая смена ими мест работы, регулярная нехватка еды, ограниченный доступ к необходимым лекарствам, безработица и бездомность.
В нейронауке используется понятие «обедненной среды», в которой затруднено развитие мозга из-за недостатка стимулов. Тесное пространство, отсутствие разнообразных игрушек и подвижных игр оказались факторами, истончающими нейронный слой мозга. Это значит, что в обедненной среде нервные клетки хуже растут и образуют новые связи, а старые при этом разрушаются более активно, чем в нормальных условиях.
Для максимального развития мозгового потенциала ребенка очень важна не только обогащенная физическая среда, но и коммуникация со значимыми взрослыми. Ведь речь и язык — важнейший фактор формирования высших психических функций.
Исследование показало, что к 4 годам ребенок из высокообразованной семьи слышит в среднем 45 млн слов, из рабочей — 26 млн, а из живущей на пособие — только 13 млн.
По данным, полученным американскими учеными, объем мозга у членов семьи с доходом в 1,5 минимальные нормы меньше на 3–4 %, а у детей, живущих за чертой бедности, это отставание достигает 10 %. Тяжелое материальное положение влияет на лобную долю, контролирующую внимание, регуляцию эмоций и процессы обучения, височную зону, важную для освоения речи, и гиппокамп, позволяющий обрабатывать и запоминать информацию. Примерно 20 % ответственности за низкую успеваемость детей из бедных и нищих семей исследователи возлагают только на среду, замедляющую созревание мозга.
Стрессовое состояние матери сказывается на работе мозга младенца еще в утробе. Такие дети на молекулярном уровне теряют механизмы самоконтроля, а вырастая, становятся более импульсивны и подвержены дурным привычкам и нервным расстройствам, чем их сверстники. Длительные наблюдения показали, что у взрослых людей, чье детство прошло в бедности и нищете, также повышена активность миндалины, а префронтальная кора, наоборот, «недорабатывает» — даже если теперь их материальное положение улучшилось. Это значит, что они по-прежнему чересчур импульсивны, испытывают тревогу по каждому незначительному поводу, остро реагируют на стресс, а их познавательные стратегии недостаточно гибки.
Часто людям из бедных семей труднее контролировать свои эмоции — равно как и тем, кто страдает депрессией, тревожными и посттравматическими расстройствами.
Гармоничное развитие префронтальной коры и лимбической системы играет ключевую роль в принятии решений, постановке целей и умении их достигать, формировании навыков самоконтроля — то есть в выработке именно тех качеств, которые мы связываем с социальным успехом и экономическим благополучием. В тексте о «дофаномике» мы уже подробно объясняли, как эти зоны взаимодействуют и какое участие принимают в перечисленных выше психоэмоциональных и когнитивных процессах, не только тренирующих мозг, но и формирующих у нас так называемый внутренний локус контроля. Это психологическое свойство личности, когда человек принимает ответственность за свою жизнь на себя. Люди, растущие в стрессе и постоянно испытывающие чувство беспомощности, вырабатывают внешний локус контроля — мироощущение, при котором они не имеют влияния на свою жизнь и склонны делегировать ответственность за нее на других или на внешние обстоятельства.
Влияние бедности на качество жизни в старости
Естественное старение организма не обязательно влечет за собой ухудшение познавательных функций. Сегодня мы не можем бороться со старостью как с окислительным процессом — но умеем во много раз повышать качество жизни пожилых людей. Важнейшие факторы здоровья мозга в этом возрасте — хорошее кровообращение и сбалансированная диета. Однако, кроме них, огромное значение имеет так называемый когнитивный резерв — сумма интеллектуальной работы мозга.
Самообразование, освоение новых навыков, вообще любая интеллектуальная деятельность — чем сильнее мы загружаем мозг такой работой, тем он активнее и «моложе».
А чем он активнее, тем лучше компенсирует потери клеток, вызванные возрастными изменениями. Социальные связи тоже очень важная составляющая этого мозгового капитала: у пожилых людей, имеющих друзей и проводящих досуг в обществе, не ухудшаются (или, во всяком случае, ухудшаются значительно медленнее) познавательные функции, вещество мозга сохраняет достаточно высокую плотность, и они принимают более эффективные решения, чем их одинокие сверстники.
Очевидно, что живущим в бедности старикам не доступны ни социальный досуг, ни хорошее питание, ни любительские спортивные нагрузки, ни самообразование, потому что они изолированы от общества, отгорожены стеклянной стеной материального неблагополучия и имеют проблемы с удовлетворением даже базовых потребностей и получением медицинской помощи. Их мозг под воздействием постоянного стресса, а не старости функционирует намного хуже, чем мог бы.
Вспомните свое удивление при взгляде на группу девяностолетних туристов из немецких пансионов: они двигаются, смотрят иначе, в их глазах читается интерес и понимание — все потому, что доход позволяет им нагружать мозг и питать тело.
В общем, российские бабушки и дедушки непохожи на Владимира Познера в том числе и потому, что они попросту не могут себе этого позволить.
Бедность — это не только стресс
Люди с низким доходом теряют до 14 пунктов IQ, когда им нужно решать задачи после размышлений о необходимости серьезной финансовой траты. Эксперименты, проведенные индийскими учеными, показывают, что один и тот же человек в периоды бедности и богатства мыслит по-разному. Интеллектуальные способности фермеров, которые почти что голодают до сезона урожая, а затем скопом получают солидную прибыль, проверяли в двух точках — финансового максимума и минимума. Выяснилось, что, имея трудности с деньгами, они хуже решают задачи, в том числе связанные с планированием. Исследователи подчеркивают, что дело не столько в самом стрессе, сколько в том, что голова человека, испытывающего нужду, загружена огромным количеством мелких расчетов: где ужаться, где сэкономить и т. д. При этом предполагается, что существует некоторая валовая пропускная способность мозга — и она ограниченна. Поэтому чем больше забот — тем хуже работают высшие психические функции.
Бедному человеку в связи с такой когнитивной перегрузкой может быть трудно не только спланировать финансовое поведение, получить образование и мыслить стратегически — но и воспитывать своих детей, формируя их мозг вопреки паттернам бедности. А вот обеспеченным родителям, наоборот, все это покажется легким: задавать наводящие вопросы, вовлекать ребенка в принятие решений, прислушиваться к его желаниям, позволять ему исследовать и заваливать маму и папу бесконечными «как?», «зачем?», «почему?», обучать сдерживанию импульсов в обмен на долгосрочные вознаграждения. Но наука показывает, что финансовые трудности могут физически лишать нас умения поступать правильно и разумно. Таким образом, бедность поколениями воспроизводит себя на уровне мозговой структуры и эпигенетических особенностей.
***
Наш мозг пластичен: среда влияет на него не только в детстве, но и в течение всей жизни, хотя и не так интенсивно.
Выросший в бедности человек способен изменить работу своего мозга с помощью нейроменеджмента и обучения — но этого очень трудно добиться, не преобразуя среду вокруг, не делая ее более дружелюбной, полной возможностей и стимулирующей к познанию.
И если тренировка мозга находится в зоне личной ответственности, то изменение среды и устранение колоссального неравенства, безусловно, коллективная задача. В связи с открытиями в области нейропластичности сегодня ее стоит рассматривать не в контексте благотворительности, а с точки зрения социальной необходимости и всеобщего блага.
Опубликовано в
Сознание
Почему жизнь ускоряется с возрастом Как мозг воспринимает время.
Суббота, 13 Январь 2018 11:00
Почему для стариков время течет быстрее, чем для молодых, а во время автокатастрофы события начинают происходить в режиме замедленной съемки?
Римский философ Сенека говорил: «Только время принадлежит нам», — и был в этом абсолютно прав. С ним, несомненно, согласятся психологи, ведь время для самого человека является субъективным ощущением и зависит от состояния субъекта.
С возрастом нам кажется, что время идет быстрее: в детстве один час может представляться целой вечностью, а к старости годы летят с безумной скоростью — не успеешь и оглянуться, как дети уже выросли, окончили школу, университет и работают. Конечно, ход времени объективно не изменяется.
Однако ощущение того, что время ускоряется с течением нашей жизни, не является в чистом виде нашим предрассудком, а имеет вполне достоверное научное объяснение.
Ученые определили, что время субъективно ускоряется с величиной квадратного корня возраста. Так что для 40-летнего взрослого один год проходит в два раза быстрее, чем для 10-летнего ребенка. Учитывая эту закономерность, можно считать равными следующие четыре периода в жизни: 5–10 лет (1×), 10–20 лет (2×), 20–40 лет (4×), 40–80 лет (8×).
Самое распространенное объяснение феномену заключается в том, что большинство ощущений для ребенка являются новыми, в то время как для взрослых эти ощущения уже несколько раз повторялись в течение жизни. Дети должны быть максимально вовлечены в происходящее на данный момент и посвящать этому достаточно своих мозговых ресурсов, потому что им необходимо постоянно перестраивать свои ментальные модели мира для нормальной адаптации к нему и адекватного поведения. В противоположность этому взрослые редко выходят за рамки своих привычных дел и рутины. Когда мозг часто сталкивается с одним и тем же стимулом, последний становится «невидимым» для нас, поскольку он уже достаточно эффективно закрепился в памяти и на него нужно гораздо меньше ресурсов — происходит так называемая нервная адаптация. Во время периодов неполной вовлеченности в текущий момент в памяти откладывается меньше богатых деталями воспоминаний, из-за чего кажется, что время прошло очень быстро.
Есть и еще одно, более нейрофизиологическое объяснение.
В течение жизни в мозге изменяется содержание нейротрансмиттеров — посредников в передаче сигналов между нейронами.
С возрастом уменьшается уровень дофамина, модулирующего работу базальных ядер — подкорковых структур мозга, связанных с регуляцией моторных функций и внимания, участвующих в системе подкрепления, а также в работе внутренних часов мозга, оценивающих интервалы от нескольких секунд до нескольких минут. Препараты, ингибирующие дофаминовую систему, дают эффект, при котором внутренние часы мозга идут медленнее, вследствие чего человек недооценивает продолжительность какого-либо временного интервала. В экспериментах Питера Мангана, психолога из колледжа Университета Виргинии в Уайзе (The University of Virginia's College at Wise), сравнивалась способность оценить интервал в 3 минуты у двух групп людей: молодых (19–24 года) и пожилых (60–80 лет). Когда испытуемые сообщали, что прошло 3 минуты, в группе молодых в среднем проходило 3 минуты и 3 секунды, в то время как в группе пожилых проходило 3 минуты и 40 секунд.
Помимо возраста на восприятие времени влияют также и другие факторы. Например, при повышении температуры тела время субъективно ускоряется, а при понижении — замедляется. Эксперимент, проведенный эстонскими учеными на 20 мужчинах, выявил, что после одного часа тренировки на беговой дорожке в условиях повышенной температуры при воспроизведении временных интервалов испытуемые раньше обозначали конец заданного интервала, чем до тренировки. Авторы исследования объясняют этот эффект увеличением уровня бодрствования при физических нагрузках. Однако после 10 дней акклиматизации к высокой температуре происходила физиологическая адаптация, и воспроизведение интервалов возвращалось к уровню до тренировки.
Большую роль в оценке течения времени играют эмоции. При этом наибольший эффект на восприятие времени оказывает чувство страха.
Побывав в экстремальных ситуациях, например в автокатастрофе, некоторые люди сообщают, что время в те секунды как будто останавливалось и картинка перед глазами проходила в режиме замедленной съемки.
При этом человек может помнить каждую мелочь в этот момент, достигается максимальная концентрация внимания. В романе Федора Михайловича Достоевского «Идиот» довольно живо описывается состояние преступника, приговоренного к смертной казни, который, будучи на эшафоте, сходит с ума от страха и ужаса перед лицом смерти:
«Подумайте: если, например, пытка; при этом страдания и раны, мука телесная, и, стало быть, все это от душевного страдания отвлекает, так что одними только ранами и мучаешься, вплоть пока умрешь. А ведь главная, самая сильная боль, может, не в ранах, а вот, что вот знаешь наверно, что вот через час, потом через десять минут, потом через полминуты, потом теперь, вот сейчас — душа из тела вылетит, и что человеком уж больше не будешь, и что это уж наверно; главное то, что наверно. Вот как голову кладешь под самый нож и слышишь, как он склизнет над головой, вот эти-то четверть секунды всего и страшнее».
Чем менее эмоционален человек, тем точнее он определяет заданный временной интервал. Самые точные хронометры из людей — это депрессивные больные. В исследовании, проведенном группой ученых из Университета Хертфордшира в Великобритании, было показано, что люди с мягкой формой депрессии обладают так называемым «депрессивным реализмом»: они меньше фокусируются на внешних факторах, которые могут искажать их суждения о времени, и тем самым более точно определяют прошедшие временные интервалы, чем люди без депрессии, обычно переоценивающие пройденное время.
Но даже самые точные люди-хронометры невероятно легко подвержены искажению временного восприятия. Известно, что сигналы от разных анализаторов идут в мозг с разной скоростью. Когда в мире только появилось телевидение, оставалась еще нерешенной проблема синхронизации аудио- и видеосигналов: они расходились на 100 миллисекунд, при этом человек не замечал этого.
Если кто-нибудь дотронется до мизинца вашей ноги и до кончика носа одновременно, вы также не почувствуете никакой задержки, хотя сигнал от носа придет в мозг быстрее, чем от ноги.
Каким же образом мозгу удается собрать воедино информацию, поступающую асинхронно от разных органов чувств, и расположить ее в правильном порядке? Поиском ответов на эти вопросы занимался американский нейробиолог Дэвид Иглман (David Eagleman). Его теория утверждает, что при интеграции информации от органов чувств мозг руководствуется принципом ожидания наиболее медленного сигнала. Таким образом получается, что наше сознание всегда живет несколько в прошлом.
Это похоже на передачу в прямом эфире, когда сигнал от места событий до телевизора идет с довольно большой задержкой, особенно если видеопоток параллельно подвергается монтажу.
Для того чтобы в каждый момент соблюдался правильный хронологический порядок событий, мозг все время перекалибровывает время прихода сигналов, так что, если вы до чего-то дотрагиваетесь, ощущение соприкосновения совпадает с моторным актом. Однако этот механизм можно перехитрить. Если человеку позволить нажимать на кнопку и после нажатия в течение определенного времени подавать вспышку света, но не сразу, а с некоторой небольшой задержкой, то после удаления задержки произойдет инверсия первичного хронологического порядка между действием и ощущением после него: человеку будет казаться, что свет загорается до нажатия кнопки.
Большой интерес представляют необычайные сбои в восприятии хода времени у больных с аневризмой мозга и эпилептиков. Например, для одного из пациентов невролога Фреда Овсью (Fred Ovsiew) из Северо-Западного университета в Чикаго время вдруг остановилось. Все началось с головной боли, в надежде ее облегчить пациент пошел принять теплый душ, как вдруг заметил, что он может разглядеть каждую падающую каплю, все они словно застыли в воздухе.
После похода к врачу у него была обнаружена аневризма.
В другом случае в Японии 59-летний мужчина, страдающий от эпилепсии, рассказывал, что при разговоре с кем-либо ему казалось, что мимика лица собеседника не синхронизировалась с его речью. Такое нарушение восприятия движения в неврологии называется акинетопсией и вызывается повреждением медиотемпоральной области вторичной зрительной коры, расположенной в средней височной извилине. Эта же область наряду с первичной зрительной корой также участвует в кодировании времени. Исследование, проведенное в госпитале Университета Лозанны в Швейцарии, показало, что при воздействии транскраниальной магнитной стимуляции на эти зрительные зоны мозга испытуемым сложнее удавалось определить из двух временных интервалов, какой из них был длиннее.
Дальнейшее изучение восприятия времени может перевернуть наши представления о самом понятии времени. Если оно (перефразировав афоризм Сенеки) действительно принадлежит только нам, то есть является лишь конструкцией сознания, так же как и цвет, то, возможно, в будущем мы сможем более объективно определить это понятие в физике и философии, избавившись от субъективных предрассудков.
Читайте также:
Опубликовано в
Сознание
Создан и успешно испытан замедляющий старение препарат
Четверг, 20 Июль 2017 10:33
Сообщается о разработке «революционного» препарата, позволяющего восстанавливать ДНК и, таким образом, замедлять старение. Препарат успешно испытали на мышах, а клинические тесты начнутся в течение ближайших шести месяцев.
О разработке австралийскими учеными из Университета Нового Южного Уэльса препарата, который можно будет использовать для замедления старения человеческого организма, сообщил журнал Science Daily. Ученые отмечают, что человеческая ДНК может самовосстанавливаться, однако с возрастом эта способность постепенно утрачивается. Проблема еще и в том, что исследователи не до конца понимают все эти механизмы. Но сейчас австралийцы выяснили, что именно метаболит NAD+ предоставляет возможность репарирующему ферменту работать.
На основе NAD+ был создан препарат NMN, после чего его ввели в организм мышей. Отмечается, что ученые смогли добиться успешного «ремонта» ДНК и уже через неделю после применения метода клетки пожилых грызунов были неотличимы от клеток молодых особей. Исследование австралийских специалистов может быть огромным прорывом в вопросе борьбы со старением. Но это еще не все. Эксперты полагают, что препарат можно будет использовать и для защиты от радиации. Это особенно актуально в связи с планами человечества по освоению Красной планеты. В NASA, кстати, уже выразили заинтересованность в новом препарате.
Группа ученых, разработавшая методику / ©Sciencedaily
Успех с грызунами, впрочем, совсем не обязательно говорит о том, что NMN будет столь же эффективен в случае с человеком. И ответить на интересующие ученых вопросы помогут тесты на людях, которые планируется провести в течение ближайших шести месяцев.
NAKED SCIENCE
Опубликовано в
Здоровье
Что такое старость
Пятница, 12 Май 2017 16:09
Каково это — быть старым? Не человеком средних лет, не пожилым, но представителем самой быстрорастущей группы населения: людей позднего пожилого возраста, от 85 лет и старше?
Этот вопрос занимает меня уже пару лет, и я хотела написать роман о таком человеке. Нам хорошо знакомо понятие «старение населения», но меня действительно заинтересовало то, что средняя продолжительность жизни в Великобритании (как и во многих развитых странах Запада) каждый день увеличивается более чем на пять часов. Сейчас мне немного за 30, и я, скорее всего, доживу до поздней старости. Насколько сложнее тогда станет моя жизнь?
Однажды все пошло не так. Мой главный герой превратился в стереотипного старика: раздражительный, не разбирающийся в компьютерах и постоянно причитающий о жене, которая болеет маразмом. Не желая оставлять его таким несчастным, я решила придумать для него новую симпатию — эксцентричную старушку. Она решительна, полна энергии, любит носить фиолетовые тюрбаны и раздает брошюры о безопасном сексе.
Иными словами, я смоделировала своих персонажей по двум стереотипным представлениям о пожилом человеке: дряхлый, подавленный пенсионер и вечно молодой чудак. Один авторитетный для меня автор после прочтения чернового варианта спросил: «А что еще можно о них сказать кроме того, что они старики?» Это сильно меня расстроило, я ушла в себя, начала задаваться вопросами, на которые нужно было ответить уже давно, прежде чем начинать роман.
Первый из них: почему это я решила, что могу реалистично описать старческий возраст? Ведь мне с большим трудом удается представить себе внутренние переживания человека другого пола, национальности или социального статуса. Возможно, я предположила, что если какой-нибудь человек преклонных лет прочитает мою книгу, то будет просто благодарен за то, что кто-то заинтересовался его жизнью. Он будет очень рад и простит мне все стереотипы.+
Сложность в том, что старость, в отличие от многих других переживаний воображаемых героев, рано или поздно коснется каждого из нас. К примеру, я могу себе представить, каково быть мужчиной, но никогда не буду знать этого наверняка. Сара Фалкус, профессор литературоведения, однажды так писала о работе Салли Чиверс:
«Наше отношение к возрасту меняется чаще, чем отношение к любому другому субъективному переживанию… потому что все мы рано или поздно стареем»
Допустим, мои предположения подтвердятся и когда я состарюсь, моими ровесниками окажутся либо хмурые и раздражительные, либо веселые и чудаковатые бабушки и дедушки. Но это ведь не значит, что сейчас мне следует показывать их именно такими. Разумеется, преклонный возраст можно описать хорошо или плохо, все зависит от автора. Тем не менее здесь вас вряд ли обвинят в шаблонности, отчасти потому что «знающие люди» — те, кому за 85 — не имеют никакого культурного влияния.
Стереотипы о пожилых людях, положительные или негативные, очень вредны. Так считает Линн Сегал, автор статьи «Out of Time: The Pleasures and the Perils of Ageing» (Время на исходе: радости и риски старения, 2013). Она заявляет, что «главная проблема таких людей не сам возраст, а эйджизм — дискриминация по возрасту». Невозможно сформировать свое личное восприятие старения, когда нас «старит культура», если говорить словами «критика возраста» Маргарет Морганрос Жиллет, написавшей книгу «Aged by Culture» (Состаренные культурой, 2004). По ее убеждению, есть только две общепринятые интерпретации старения: как прогресс или как упадок. То же самое утверждает и Сегал, противница «радикальной неопределенности»:
«Мы вынуждены либо горевать, либо радоваться старению вместо того, чтобы просто принять это как часть нашей жизни»
Старость представить сложно, потому что не существует ее общепризнанного определения. Обычно с возрастом меняется представление о границах, разделяющих этапы нашей жизни. В 2009 г. в США проводили опрос с целью выяснить, как американцы воспринимают старение. Тогда оказалось, что молодые люди (между 19 и 29 годами) считают, что старость наступает в 60 лет. Для людей среднего возраста она приходит в 70, для тех, кто старше 65 лет — в 74 года. Когда мы становимся старше, то чувствуем себя моложе, чем есть на самом деле: почти половина опрошенных старше 50-ти заявляли, что чувствуют себя по меньшей мере на 10 лет моложе. Для тех, кому 65 лет и больше, эта разница увеличивалась до 19 лет.
Исследователи также обнаружили, что существует «большая разница между тем, как воспринимают старость молодые, люди среднего возраста, и тем, что говорят о себе пожилые американцы». Молодежь преувеличивает «отрицательные последствия» старения (потеря памяти, болезни, отсутствие половой жизни), но пожилые люди не ощущают преимуществ старости (больше времени на путешествия, хобби, волонтерство) в той мере, в какой их описывают представители первой группы.
Подобные различия в восприятии между поколениями достаточно велики и устойчивы. Симона де Бовуар в своем исчерпывающем трактате «Старость» (опубликованном в 1970 г., когда ей исполнилось 62 года) писала: «Мы с большим трудом воспринимаем преклонный возраст, потому что считаем это чем-то чужеродным». Барбара Майерхофф, антрополог, сняла документальный фильм «In Her Time» («В её времена») про общество пожилых калифорнийцев. Когда ей было 40 с небольшим, она верила, что «если бы не было стариков, то все мы были жестокими и несчастными. Знакомство с ними помогает нам лучше узнать себя».
Что еще интереснее, все мы переживаем старость по-разному. Как высказывалась Жермен Грир: «Каждый стареет по-своему». Поэтесса Флёр Эдкок, которой исполнился 81 год, говорит:
«Молодым сложно осознать это огромное разнообразие возможностей и настроений, им трудно нас разгадать»
Каждый из нас личность и часть определенного общества, а те черты, которые объединяют пожилых людей, часто преувеличиваются. Британской писательнице Пенелопе Лайвли 82 года, и она пишет, что у людей такого возраста «нет ничего общего кроме количества прожитых лет, исторического контекста и множества болезней». И в то же время добавляет, что старение — это самая обычная вещь и не стоит вести себя так, будто никто вас не понимает.
Актриса Джульет Стивенсон, которой скоро 60, недавно отметила, что со временем жизнь становится все интереснее и сложнее, но роли, которые тебе предлагают, становятся проще. То же можно сказать о том, как мало хороших ролей достается пожилым персонажам в литературе. Лайвли считает, что люди чаще всего представляют себе пожилого человека «либо божьим одуванчиком, либо ворчливым, раздражительным грубияном». По ее словам, в художественной литературе стереотипы — обычное явление, и, по всей вероятности, литература несет ответственность за такое типичное представление о старости. Немногим авторам удается его изменить.+
Я начала осознавать, что, создавая образ бойкой старушки в своем романе, я идеализировала тот тип пожилого человека, который «идет по пути прогресса», и не исключено, что именно такой мне хочется быть в старости. В то время я вспоминала знаменитое стихотворение Дженни Джозеф «Предупреждение». В нем говорится, как молодая женщина мечтает о старости, когда можно делать все, что захочется, и не нужно быть сдержанной и серьезной. Я никогда не была бунтаркой, так почему же мне кажется, что в пожилом возрасте у меня вдруг возникнет желание «сбросить оковы приличия»?
Социологическая литература о том, какой была жизнь в 70-е, 80-е и 90-е доказывает: то, какими мы будем в старости сильно зависит от того, какими мы были в молодости. Нам нравится идея того, что личность человека с возрастом не меняется и порой бывает очень сложно осознавать свое старение. Например, когда З. Фрейду было 63 года, он увидел в поезде пожилого джентльмена и с ужасом понял, что это его отражение, а британский биолог Льюис Уолперт с грустью говорил: «Как я 17-летний смог так скоро стать 81-летним?» Однако это доказывает нашу способность сохранять дружеские отношение с молодой версией себя. «Живи легко и плавно», как в стихотворении Стенли Кьюнитца. Он точно знал, что имеет в виду: звание поэта-лауреата США (официальный поэт Библиотеки конгресса США, — прим. Newочём) ему присвоили в возрасте 95 лет.
Я представляла себе, что старость — это логичное завершение жизненного пути, время привести свои дела в порядок. Тогда я не учла тот факт, что пожилым людям не чужд беспорядок, не говоря уже о случайностях, капризах и неудачах. Логичное завершение может быть характерно для литературы, но в жизни все по-другому. Как пишет Хелен Смолл в своей работе «The Long Life», где изучается явление старости в психологии и литературе:
«только отказавшись воспринимать свою жизнь как законченный рассказ… можно избежать того, что она будет похожа на трагедию»
Лайвли рассказывает о том, как прожитые годы воспринимаются в старости: «Писатель во мне (так же, как и читатель) стремится найти форму, структуру рассказа, развязку, основную мысль, мораль. Все, что у меня есть — набор разных эпизодов. Одни мне нравятся, другие нет, нарушается хронология, нет никакой структуры». Читая рассказы из сборника «Каменная подстилка» Маргарет Этвуд (сейчас ей 75), я начала задумываться о том, какой буду в старости. Как отметил один критик, истории Энтвуд изображают «ненависть, которую человек может копить в себе годами». Многие из ее персонажей предпочитают месть примирению.
Среди людей своего возраста я не единственная, кто попадается в ловушку стереотипного мышления. Одна моя подруга, которая учится на медицинском факультете, недавно выбрала специальность — гериатрия (область медицины, посвященная лечению людей пожилого и старческого возраста — прим. Newочём) и как-то раз ее спросили, почему. Она ответила: «Потому что мне нравятся старики. Я люблю слушать их рассказы, мне интересно, что они могут поведать о мире». Тогда один из ее друзей сказал: «Что за ерунда, старики — это точно такие же люди, их отличает только количество прожитых лет». Моя подруга старательно изучала гериатрию, но поняла, что у нее сложилось идеализированное представление о пожилых людях. Тогда она сказала мне: «В конце концов, они тоже могут быть невыносимыми, грубыми, неблагодарными». Это повлияло на работу с пациентами, нужно было постоянно преодолевать инстинктивное стремление сочувствовать тем, кто старше. В этом она солидарна с Кейт Росситер, которая в своей научной работе говорит о преимуществе «этической ответственности» над состраданием в медицинской практике. Как говорила моя подруга, «в сочувствии есть что-то нехорошее, ведь оно строится на предположении, что мы можем каким-то образом сравнивать с собой другого человека. Вежливая и разумная сдержанность — основа грамотного подхода к лечению».
Литературный критик Франк Кэмроуд писал, что «молодые люди решительно ничего не знают о преклонном возрасте и все их попытки разъяснить что-либо проводятся вслепую». Возможно, поэтому многие молодые творцы часто следуют по одному пути: мы часто склонны изображать преклонные годы как одно большое, забавное, исполненное мудрости приключение, как в фильме «Старые ворчуны» или в романе (а позднее и фильме) «Сто лет и чемодан денег в придачу» (один критик решил объединить такие фильмы в жанр «пожилые люди уморительно себя ведут»). Другая крайность — это психологическая драма, которую можно назвать «пожилые люди ужасно себя ведут». Сюда отнесем такие романы, как «Ферма», «Элизабет пропала». Фильмы «Айрис», «Железная леди» тоже подпадают под эту категорию. Как утверждает Салли Чиверс в фильме «The Silvering Screen: Old Age and Disability in Cinema» (Голубой экран: старики и инвалиды в кинематографе, 2011), «в понимании общественности… преклонный возраст всегда будет сопровождаться характерными представлениями об ограниченных возможностях».
Конечно, есть исключения, и их достаточно много. Линн Сегал предупреждает о негативном влиянии стереотипов о старости. Она восхищается работой Джулиана Барнса. По ее мнению, несмотря на молодость писателя, он обладает необыкновенной способностью изображать людей преклонного возраста. Может быть, этим он обязан своей «танатофобии», о которой упоминалось в его мемуарах под названием «Нечего бояться» (опубликованных, когда писателю исполнилось 62 года); смерть для него страшнее старости. То же можно сказать и о героях его романов, например «Глядя на солнце» (на момент публикации автору было 40). Персонажи-старики, по мнению Сегал, «абсолютно спокойно относятся к своему возрасту». Таким же образом Барнсу удается изобразить безразличие многих пожилых людей к смерти; как писала Лайвли,
«многие из нас, выходя на финишную прямую, слишком заняты грузом прожитых лет и не тратят время на ожидание последней черты»м
Шотландская писательница Мьюриел Спарк также получила много хороших отзывов от писателей преклонных лет. Среди них Лайвли и ее приятель, английский романист Пол Бейли. Они уверены, что Спарк удалось достоверно представить внутренний мир пожилого человека. Ей был всего 41 год, когда был опубликован роман «Memento Mori». Это черная комедия о том, как в дом престарелых поступали телефонные звонки, и неизвестный голос зловеще объявлял: «помните, от смерти не уйдешь». Лайвли ценит этот роман за «компанию ярких персонажей, убедительно старых, страдающих от непонятных болезней, озабоченных только своим прошлым». В. С. Притчетт во вступлении к изданию «Memento Mori» 1964 года похвалил Спарк за «раскрытие предмета, который в обществе избегают упоминать, — человеческой старости».
Более свежим примером является дебютный роман 37-летней австралийской писательницы Фионы Макфарлейн «Ночной гость», опубликованный в 2013 году. Главный герой романа, Рут, страдает слабоумием, но несмотря на это и благодаря доброте сиделки, способна видеть окружающую красоту и получать удовольствие — например, при половом контакте — но, в то же время, она в равной степени наслаждается и страдает от воспоминаний о своем необычном прошлом. Она не испытывает радости, но и не боится. Макфарлейн признается, что во время написания романа она представляла Рут, как «75-летнего человека, который объединяет в себе годы опыта, воспоминания, мнения, предрассудки, принятые решения и желания».
Но зачем искать описания старости у молодых писателей, когда вместо этого мне следует изучить истории непосредственно пожилых людей? Я не имею в виду богатый выбор трудов авторов среднего возраста, которые, как правило, пишут больше о страхе старения, чем о самой старости (например, романы Мартина Эмиса или поэзия Элиота). Я говорю о произведениях, написанных авторами старше семидесяти пяти лет.
Я начала думать, что помимо широко известных примеров, как Сол Беллоу (чей последний роман «Равельштейн» был опубликован, когда ему было 85), Томас Манн (умерший в возрасте восьмидесяти лет и утверждавший, что старость — это лучшее время, чтобы стать писателем), Мэй Сартон (так называемый «американский поэт-лауреат старения», который умер в 83) и Джон Апдайк (скончавшийся в 76 и в своем заключительном сборнике рассказов написавший: «Дожив до восьмидесяти лет, я иногда вижу себя со стороны как человека, которого я знаю, но не особенно близко»), выбор довольно скудный. После публикации «Равельштейна», биограф Сола Беллоу размышлял: «Какие еще великие писатели сделали что-нибудь подобное в восемьдесят лет?»
Фрэнк Кермод подытожил эту проблему:
«Те, кто действительно познал старость, скорее всего, мертвы или очень устали, или просто не хотят обсуждать это с умными молодыми собеседниками»
К примеру, Филип Рот, которому сейчас восемьдесят два, решил уйти из литературы в семьдесят восемь, после публикации цикла романов «Немезис», признавшись в интервью о романе: «Я больше не хочу читать, не хочу писать, даже не хочу говорить об этом… Я устал от всей этой работы. Сейчас я на другом этапе жизни».
Но если копнуть глубже, открываются другие перспективы, появляются иные мнения. Выбранные мной примеры, которые могут показаться своеобразными и отобранными ради красного словца, — это пожилые писатели, все старше семидесяти пяти, но до сих пор способные ясно мыслить. Тем не менее их взгляд на старость, возможно, сможет развеять некоторые заблуждения и фантазии людей вроде меня, еще не дошедших до этого этапа жизни. Каждый из следующих трех авторов жив и по-прежнему публикует большое количество произведений, они были достаточно любезны и согласились ответить на несколько моих вопросов по электронной почте.
Первый из них — 78-летний британский писатель Пол Бейли, который опубликовал свой первый роман «В Иерусалиме» в тридцать лет. Произведение позволяет узнать больше об обществе пожилых людей. Главная героиня, Фэйт, — женщина за семьдесят, которую Бейли, по его словам, целенаправленно не сделал «симпатичной или милой», так как не хотел, чтобы она вызывала жалость. «Я не могу начать рассказывать вам, как в то время смотрели свысока на пожилых людей и насколько стереотипно их воспринимали: было модно их третировать», — признался он мне. Критики задавались вопросом, почему молодой человек собирается писать о стариках в своей первой работе, но Бейли признается, что он черпал вдохновение из двух других дебютных романов молодых писателей, в которых также описывается старость: «Ярмарка в богадельне» Апдайка (1959) и «Старые парни» Уильяма Тревора (1964). Бейли уверен, что его взгляд на старость был основан на реальном опыте и наблюдениях, так как его родители были уже в возрасте, когда он родился, и Бейли воспитывался пожилой супружеской парой. «Я вырос среди людей, которые были уже в годах, так что старость никогда не была для меня неприятным сюрпризом», — признается он. «Я никогда не считал, что пенсионеры как-то отличаются».
Он вспоминает уроки пантомимы, которые посещал, когда учился актерскому мастерству в центральной школе Лондона в середине пятидесятых годов.
«Нам приходилось изображать пожилых людей. Большинство студентов считали, что достаточно согнуться и шаркать ногами. Никто из знакомых мне пожилых людей не передвигался таким образом, особенно моя грозная бабушка. Это было жалкой пародией», — рассказывает Бейли.
Он считает, что сейчас немногое изменилось. «Я встречаю много сентиментального мусора, написанного о „бедственном положении пожилых людей"», — писал он в предисловии к статье в Guardian, в которой выбрал топ-десять произведений о старости (он хвалит работы Исаака Башевис Зингера, Элис Манро и Стефана Цвейга, среди комментариев читателей к статье также можно найти хорошие рекомендации). И сентиментальность может быть губительной. В интервью журналу «Paris Review» лауреат Нобелевской премии Кэндзабуро Оэ, которому сейчас 80 лет, упоминает предостережение Фланнери О'Коннор:
«Она сказала, что сентиментальность — это позиция, при которой вы не говорите правды. Жалеть людей с ограниченными способностями — это то же самое, что скрывать их»
Бейли признался мне, что, по его мнению, некоторые из лучших описаний пожилых людей «можно найти в книгах и пьесах, которые не описывают старение намеренно. При этом он ссылается на мемуары Сергея Аксакова, Максима Горького, Льва Толстого, а также на труды Бальзака, Пруста, Тургенева, Диккенса и Элиота, где «старики появляются и исчезают» — например, «нежный портрет» престарелого родителя Уэммика в «Больших надеждах».
В 2011 году Бейли опубликовал роман «Одиссея Чапмена», главный герой которого, пожилой мужчина, лежит в больнице, где его навещают реальные и воображаемые люди: любовницы, мертвые родители, персонажи книг. Бейли вдохновлялся своими длительными пребываниями в больницах, он наслаждался ими «немного извращенным образом, как человек, который ест на завтрак овсянку с анчоусами» благодаря интересным людям, которых там встретил. Хотя роман и повествует о старости, он признается, что чувствовал себя моложе в процессе написания. Бейли помог мне определить, что пошло не так в моей воображаемой попытке, когда заявил: «Я никогда, никогда не думал, что боролся с „проблемой" старости. Это никогда не было проблемой для меня. Это просто еще один этап жизни».
Второй автор, который поделился своими мыслями со мной — Флёр Эдкок. Если поэзия, как писал Оден, «может быть определена как ясное выражение смешанных чувств», то это как раз подходит для описания смешанных чувств пожилых людей к старости. Уроженка Новой Зеландии, британская поэтесса Флёр Эдкок опубликовала дебютный сборник, когда ей было тридцать. Сейчас ей восемьдесят один. Как и Лайвли, она признается, что для нее старость началась в семьдесят лет, когда она тяжело заболела, хотя
«более честным, но менее удовлетворительным ответом может быть то, что это постепенный процесс, во время которого возраст отступает и наступает непредсказуемо на протяжении многих лет»
Эдкок помнит, как было необычно чувствовать это на восьмом десятке жизни, когда она пережила Йейтса, умершего в возрасте 73 лет, которого считала «тем самым старым поэтом».
В своем недавнем сборнике «Стеклянные крылья» (2013) она рисует крайне шокирующую картину старости. Ее престарелые герои разбираются в новых технологиях, но используют их в своих целях. В «Match Girl» рассказчик спрашивает у своей младшей сестры:
Но как кто-то моложе меня может
Страдать от остеопороза
И искать в Интернете лекарства от некроза?
В «Заметках выпускницы» рассказчик сожалеет о старых школьных друзьях, которые либо умерли, либо страдают слабоумием, а затем переносится в настоящее:
Выцвело фото. Но Мэри и я
В скайпе сидим живые
Картинка цветна и движений полна:
В сепию не превратилась.
В «Госпоже Болдуин» рассказчик описывает «приглушенный» укол зависти каждый раз, когда слышит, что кому-то диагностировали рак. В стихотворении «Секс с мертвецами» она вспоминает прошлых любовников:
Глаза умерших смотрят вглубь тебя
мИ ты рукой охватываешь ствол,
Что плотью был когда-то, а теперь
Лишь пепел — распыленный химикат.
Эдкок уже давно знакома с Дженни Джозеф, автором «Внимания», и признается, что та была «сыта по горло» своим знаменитым стихотворением, написанным в те времена, когда она еще была молодой девушкой и представляла себе старость («Когда я постарею, я буду носить пурпурный/С красной шляпой, которая мне не идет»). Джозеф теперь за 80, но она до сих пор пишет стихи. Ее недавнее стихотворение «Терпеливый старый калека» великолепно контрастирует с бушующим тоном более раннего «Предупреждения», заканчивающегося строками: «Я проклинаю мир, что ошибся во мне, и это больно/Но знай/Это несоответствие — лучшее, что мы можем сделать».
Третий писатель, с которым я беседовала, — восьмидесятидвухлетняя Пенелопа Лайвли, которая выпустила дебютную книгу в 37лет и, будучи молодой, также часто изображала пожилых персонажей в своих произведениях (например, в «Лунном тигре», за которого она получила Букеровскую премию в 1989 году). В ее последнем романе «Как это все начиналось» (2011) описывается цепочка случайных, но важных событий в жизни людей, вызванная переломом бедра главной героини, пожилой женщины. В настоящее время Лайвли работает над серией коротких рассказов, во многих из которых есть и пожилые персонажи.
Лайвли также делится своим опытом пожилого человека в мемуарах «Аммониты и прыгающая рыба: жизнь во времени», выпущенных в 2013 году. Это не традиционные воспоминания, а размышления о старости и памяти. Она гордится своим правом говорить о таких вещах.
«Одно из немногих преимуществ возраста заключается в том, что вы можете говорить об этом с некоторым авторитетом. Вы переживаете это сейчас и знаете, что происходит вокруг», — пишет она, а также подчеркивает важность призвания — «наш опыт неизвестен для большинства людей, мы — пионеры»
Лайвли нравится та анонимность, что старость дала ей. Она позволяет «свободно делать то, что писатели делают в любом случае, — слушать и смотреть, но с небольшим чувством того, что она — внимательный путешественник во времени».
Пенелопа Лайвли — одна из первых настоящих антропологов старости: как участник, так и наблюдатель. Её поведение может показаться почти невообразимым для молодых: например, она не завидует нам и все такая же любознательная, как и раньше; не скучает по путешествиям или отпускам; привыкла к физической боли; у нее до сих пор есть «потребности и жадность» (мюсли с йогуртом из овечьего молока, ежедневная «доза» чтения), но ее более «корыстные» желания исчезли. Самое удивительное, что Лайвли настаивает на том, что старость — это не какое-то «бледное место» и что она еще способна к «почти роскошному восприятию мира».
Для меня это противоречие в терминах звучит одновременно и замечательно, и страшно. Но, возможно, именно эта двусмысленность, по ее мнению, является причиной «редкости запоминающихся и успешных трудов о старости… Это опасная зона для многих романистов». Она выделяет книгу Кингсли Эмиса «Конец» за отказ от стереотипов о пожилом возрасте, при этом называя ее «забавной книгой с мрачным подтекстом», а также трилогию Джейн Гардем (она начала писать, когда ей было уже за семьдесят, и закончила недавно, будучи уже восьмидесятилетней женщиной) Old Filth («Старые мрази»), The Man in the Wooden Hat («Человек в деревянной шляпе») и Last Friends («Последние друзья»).
Лайвли надеется, что люди будут больше интересоваться старостью, и полагает, что молодежь считает старость «более интересной, нежели пугающей», в частности, по той причине, что сейчас эта группа населения «гораздо более приспособлена, чем… пожилые люди в прошлом. Мы изменились, и частичка нас может оставаться в 1950 году, но наше мировоззрение многое почерпнуло из 2015». «Разрыв между поколениями уменьшается, чего не было, когда я была молодой», — признается она. Но когда я спросила ее о моральных обязательствах молодых авторов при изображении старости, она ответила:
«Вы, как писатель, должны задуматься: „Способно ли мое воображение совершить квантовый скачок?". Если вы сомневаетесь, то не стоит начинать. Стереотипы — это, своего рода, литературное оскорбление»
На вопрос, в чем, по ее мнению, она ошибалась в молодости, когда писала про пожилых людей, Лайвли заявила, что тогда не была в состоянии представить себе не такие заметные физические аспекты старости: постоянная боль от различных форм артрита, медленное ухудшение зрения и слуха и «небольшая неустойчивость», потери равновесия, «которые были бы пугающими, если наступили внезапно, но, поскольку это случилось постепенно, вы привыкли». «Вместе с пожилой героиней „Лунного тигра" (написанного, когда Лайвли было уже за 50), Клавдией, я погрузилась в проблему… сделав акцент на ее разуме, а не теле — она умирает в больнице, но про это не так много сказано — вы знаете только ее мысли и воспоминания». Она считает, что имеет на это право, однако образ мышления Клавдии в старости такой же, как в молодости; это ее собственный опыт старения.
Почему литература о старости имеет такое значение? Лучше всего на этот вопрос, пожалуй, ответил Джон Холлидей, редактор сборника стихотворений на тему старости «Не приноси мне кресло-качалку» (название взято из стихотворения Майи Анжелу): «Кто принимает решения, когда дело доходит до старения?» По мнению Холлидея, это сила поэзии, которая предлагает нам «свежий взгляд» на старость, что очень важно. «У литературы есть потенциал, чтобы дать нам тексты, в которых «жизненный опыт постепенно накапливается, как по спирали, в рассказ, который редко сводится только к возрасту», — соглашается с ним Линн Сигал, а Сара Фолкус пишет: «Литература не просто отражает и изображает социум, наоборот, она является его частью и участвует в формировании общества».
Со своей стороны, я не уверена, что вернусь к своей повести. Сейчас это для меня способ похвастаться: посмотрите на меня, такая молодая и трудится, воображая старость! Кажется, я предпочитаю смотреть и изучать, как произведения о «наступлении старости» продолжают увеличиваться в количестве и качестве, и внимательно прислушиваться к художникам, у которых, как говорит Джулиан Барнс, в силу преклонного возраста «достаточно уверенности, чтобы изъясняться просто». Забудьте романы воспитания. Мы стоим на пороге эпохи «романов о старости» (термин ввела литературовед Барбара Фрей Ваксман).
Куда бы я ни посмотрела, я натыкаюсь на новые произведения, написанные пожилыми людьми, личные и творческие мнения многих субкультур о старости, и мне стыдно, что я раньше не обращала внимания на эти труды. Мой список книг к прочтению теперь включает в себя: рассказы 96-летнего Эмира Хамфриса, поздние работы Дорис Лессинг, Чинуа Ачебе и Шеймаса Хини, поэзию Элейн Файнштейн, Дэнни Абса, Морин Даффи и Рут Фейнлайт, новый роман 73-летнего Эрика Йонга «Страх смерти», произведения Уильяма Тревора, Дэвида Лоджа, Кента Харуфа, Тони Моррисона и Кэндзабуро Оэ, мемуары Вивиан Горник, Роджера Энджелла и Дианы Этилл. Это великолепная возможность, чтобы познакомиться с новым опытом человека — долгой жизнью, описанной пожилыми людьми, теми, кто стали мудрее с возрастом. И как сказала ныне покойная поэтесса Эдриан Рич: «В год, когда мне стукнуло 80, страх и красота во мне достигли гармонии».
Опубликовано в
Здоровье
