Предыдущие части:  Часть 1 

 

 

Рассматривая тип сознания обывателя, начинаешь понимать: оно основано на расчётах лишь сиюминутной выгоды, лишь для себя лично или своего ближайшего окружения. Минимум мышления, максимум знания. Минимум приложения сил, максимум полученных благ. Минимум ответственности, максимум власти. Минимум потраченного на работу времени, максимум отдыха. Нажми на кнопку – получишь результат.

 

Все эти расчёты, на основе которых действует обыватель, не являются его личными расчётами: он пользуется одноразовыми шаблонами, приёмами «как все». Гарантией будущего успеха действий для него является лишь то обстоятельство, что «это делают все». Если все это делают – значит, действие априори успешно. Несмотря даже на то обстоятельство, что зачастую сам процесс, в который втягивается обыватель, ещё нигде, ни у кого и никогда не был доведён до конца, то есть его конечный результат неизвестен.

 

На самом деле чаще всего результат таких действий оказывается обратным ожиданию. Взятые кредиты не приводят к процветанию, а загоняют в пожизненную кабалу. Широко рекламируемые товары или услуги далеко не столь чудесны, и не дарят ожидаемого счастья их владельцу. Вкладываемые минимумы то и дело оборачиваются максимумами, а ожидаемые в результате максимумы превращаются в потерю своих последних запасов того, чем хотел разжиться дополнительно на халяву.

 

 

 

Мир для обывателя после таких попыток «приподняться» оказывается набит под завязку аферистами и нечестными людьми, которые поимели с него свою выгоду, элементарно, тупо, нагло обманув. Поимев. Развод лохов.

 

Но обыватель не останавливается на достигнутом: он продолжает верить тем, кто его обманывал и обманывает, он с буквально патологическим упорством снова и снова наступает на те же самые грабли. Повинуясь не собственным выводам, а неким социальным инстинктам, заложенным природой ещё у наших далёких предков.

 

Согласно теории эволюции, у человека и грызунов есть общий предок, и в социальных инстинктах и нас, и всяких мышек очень много общего – что уже не раз подтверждалось научными экспериментами.

 

Обывателей часто называют хомяками. Это прозвище возникло не только в силу того, что для хомячка очень важна своя норка и набитые защёчные мешки. На самом деле, уютный домик и полная кладовая – далеко не главные показатели для обывателя. Эти показатели желательны и для тех, кто обывателем не является ни с какого бока.

 

Хомяк – животное мелкое, безобидное. Он вроде бы сам по себе, индивидуалист, как и наш с вами обыватель. Но, если почитать Брема и других натуралистов, то окажется, что с хомяками далеко не всё так просто.

 

Северные хомяки – лемминги, чрезмерно размножившись на какой-то территории, могут внезапно, всей популяцией разом (а это иногда более миллиона особей!), вдруг сорваться с места и пуститься в миграцию. До сих пор натуралистам неизвестно, кто ими командует: у всей популяции хомячков-леммингов как бы и нет пастуха. Они просто в один час, словно и не сговариваясь, вдруг вылезают из своих уютных норок, в которых ещё достаточно запасов, и отправляются… куда? Они не знают. Они просто движутся все разом в одном направлении. Миллионы серовато-коричневато-белых спинок тундровых хомячков, перебирающих лапками, бегущих, обгоняющих друг друга, спешащих туда, где, как они считают, хорошо. Туда, где их нет.

 

 

 

 

Ибо там, где они есть – всё оказывается плохо. Плохо, по их мнению, настолько, что они бросаются в реку и тонут, или прыгают со скал, разбиваясь насмерть, когда им на пути встречаются такие препятствия. Их не останавливает даже риск гибели.

 

Отдельный лемминг, когда он сам по себе, никогда не будет заниматься самоубийством. Он, когда индивидуален, очень разумен и обстоятелен. Но, становясь частью массы подобных ему, вливаясь в общий поток, этот милый грызун утрачивает всё, что можно назвать разумностью хомяка. Вот так.

 

Леммингов, когда они размножаются чрезмерно, уничтожает инстинкт. Именно инстинкт отключает в какой-то момент у них и чувство индивидуализма, и всяческое понятие осторожности и самосохранения. Главное побуждение, которое движет в такие моменты массового суицида популяции каждым её членом: я – как все. Все побежали – и я побежал! И, повторюсь, это происходит даже без вождей, вожаков, без каких-либо приказов «сверху». Этот тотальный суицид остановить невозможно…

 

Но, если бы так было всегда, и если бы описанная картина самоуничтожения хомяков была бы абсолютной для всех, то лемминги как вид давно бы исчезли. Однако, они не исчезают. Даже после таких массовых исходов на тех пространствах, откуда ушли погибать лемминги, остаются их сородичи.

 

Видимо, это те зверьки, которые исповедуют принцип «хорошо там, где я есть». Они не поддаются массовым инстинктам – и потому остаются живы, наследуя оставленные им МАССАМИ угодья с готовыми норками и запасами.

 

Другими словами – эти лемминги не хомяки. Они мыслят СВОЕЙ головой, не подчиняясь странному социальному инстинкту, требующему суицида популяции во имя её выживания.

 

В отличие не только от своих сородичей, но и от многих считающих себя разумными людей. 

 

 

 

Это пример инстинктивного социального поведения в живой природе. Между прочим, пример во многом мистический: натуралисты-лемминологи уже не первое десятилетие спорят о том, есть ли на самом деле такие миграции тундровых хомяков, или же это – вымысел?

 

Тем не менее, существуют специально поставленные и дотошно проведённые эксперименты с мышами и крысами, моделирующие человеческое общество нашего времени. Один из них – проведённый ещё в 1960-е гг., в США эксперимент с кодовым названием «Вселенная 25». О нём уже упоминалось на нашем сайте, для тех, у кого нет времени перечитывать полностью, расскажу вкратце здесь о сути дела.

 

Социальные инстинкты, как показал этот эксперимент, способны управлять не только отдельными особями в их социуме, и не только поведением одного поколения популяции. Эти инстинкты довольно точно и сурово диктуют живым существам, как себя вести в обществе, не только в зависимости от условий существования в данный момент, но и с учётом порядка текущего поколения в данных условиях относительно точки отсчёта.

 

 

 

 

Эти социнстинкты ориентировали поведение подопытных мышей сообразно и плотности заселения территории, и их «уровню жизни». Природа инстинкта оказалась гораздо менее милостива к мышкам, чем люди-экспериментаторы. Популяция, которой дали абсолютно всё для полного мышиного счастья, уничтожила сама себя через несколько поколений, выродившись буквально на глазах учёных. И это несмотря на то, что жизненного пространства для подопытных мышей ещё оставалось более чем достаточно.

 

Более того: даже в тот момент, когда СОЦИАЛЬНОЕ вырождение зверьков освободило ещё большее пространство для жизни и развития, а снабжение едой, водой и прочими благами продолжалось в том же объёме – деградация и вырождение популяции не прекратились. Мыши вымерли все, несмотря на то, что больных особей среди них не было.

 

«Вселенная-25» наглядно показала, что обществу мышей присущи те же самые пороки и наклонности, которые возникают в нашем, человеческом обществе, когда оно решает основные свои проблемы. Именно те проблемы, о которых сегодня так много говорим мы, и которые в уже далёкие от нас 60-е гг. ХХ в. только-только «наклёвывались».

 

Это и геронтократия, при которой молодым и прогрессивным сородичам не находится места в обществе, и они остаются за бортом. Это и массовые отклонения в сексуальном поведении – от асексуальности и выключения материнского/отцовского инстинкта до самых разнообразных перверсий. Это и потеря всяческого интереса к жизни у всех представителей социума.

 

 

 

 

Утопия и райская жизнь для мышек обернулись тихим автогеноцидом через несколько поколений. Примечательно, что условия существования грызунов в этом эксперименте, по замыслу авторов или случайно, были максимально приближены к модели урбанистического рая для человека, к образу нашей городской жизни.

 

Мышей, которые в данном эксперименте смогли бы, подобно тундровым леммингам, уклониться от участия в массовой деградации, не нашлось. Скорее всего – в силу именно «городского» образа жизни всей популяции. Сугубо городского, это была модель города-тюрьмы с идеальным снабжением, поселения, из которого нельзя было сбежать и от которого нельзя было отстраниться.

 

Возникает вопрос: а ели бы экспериментатор предоставил бы мышам возможность «побега из рая» - были бы побеги оттуда, где нет необходимости прилагать усилия для выживания? И какова была бы судьба потомков тех, кто ДОБРОВОЛЬНО поменял сытое существование на лишения и приключения?

 

Впрочем, такие мыши нашлись бы, будьте уверены. Вы и сами это знаете: клетки, в которых мы держим любую живность в любых условиях, в том числе и в идеальных, мы всегда запираем. И далеко не всегда сбежавший питомец возвращается назад, даже если после побега он попадает в условия, гораздо худшие, чем в клетке.

 

Даже среди животных и насекомых постоянно находятся такие, для которых интерес к неизведанному (что тоже является инстинктом!) оказывается сильнее, чем любовь к набитым брюшкам и мягким подушкам. Среди представителей любого рода и вида всегда есть такие, не подчиняющиеся МАССОВЫМ инстинктам. Или выбирающих инстинкт побега из Эдема.

 

Массы, читая об этом эксперименте, не желают коррелировать его результаты с той картиной своей собственной жизни, своего непосредственного окружения, которое видят сами. «Люди – не мыши!» - вот главный аргумент, приводимый обывателем, который не желает задумываться над тем, что видит: ибо это НЕКРАСИВО. Это вызывает страх за себя при размышлении. Значит, размышлять не надо. Значит, надо отрицать и отвергать рассмотрение вопроса. Спрятаться в норку.

 

 

 

 

Более мышиного аргумента придумать невозможно.

 

Кстати: эта интереснейшая тема – эксперимент «Вселенная 25», имеющая прямое и непосредственное отношение к текущим и ближайшим событиям в жизни всего человечества, очень ясно и точно подсказывающая каждому, в чём проблема нынешних проблем и где искать их решение для КАЖДОГО ЛИЧНО - является одной из наиболее читаемых и… наименее обсуждаемых тем в Интернете в целом. Что уже само по себе говорит об уровне сознания читающих масс.

 

 

 

 

 

Говоря о мышах и леммингах, о хомяках и устрицах, очень просто и естественно рассуждать об инстинктах, как об основной движущей силе в их поведении и судьбе популяций и вида. Гораздо сложнее это делать, говоря о себе самом, как о человеке.

 

Мы привыкли к мысли, что наша жизнь управляема исключительно нашим разумом, в крайнем случае – чьим-то разумом, если мы вдруг оказываемся лишены свободы или тяжело больны. Случаи, когда мы признаём, что сделали что-то инстинктивно, в нашей жизни неимоверно редки, чуть чаще (как мы считаем), мы делаем что-то рефлекторно. Но человек потому и Человек, и Царь Природы, и Хозяин Планеты – и протчая, и протчая, и протчая! – в собственных глазах, что он, по своему мнению, не подчиняется инстинктам.

 

Однако, так ли безошибочны наши выводы о самих себе? Насколько хорошо мы себя знаем? Как мы осознаём, как мы мыслим, почему принимаем те или иные решения, как мы видим и воспринимаем этот мир в целом? Насколько очевидно то, что нам кажется очевидным в нас самих? И какую роль, если коснуться темы, поднятой в этих главах, играют в нашем поведении и в принимаемых нами решениях, в нашем отношении к чему-то те самые, пресловутые, инстинкты? От инстинктов элементарных, вроде самосохранения и размножения, до инстинктов сложнейших, социальных?

 

Одни из них появились ещё на заре жизни, им уже миллиарды лет. Другие возникли в процессе её развития и усложнения, у них возраст меньше – миллионы и сотни тысяч. Но, тем не менее, они записаны не в наших телефонных органайзерах и не в месседжах в Одноклассниках.

Они записаны в наших генах, хромосомах.

 

Довольно глупо считать, что генетические программные команды, составляющие неотъемлемую часть нас самих, не имеют над нами никакой власти, правда? Мы можем считать эти команды собственными решениями – да так, в общем-то, и делаем. Желание родить ребёнка обосновываем «необходимостью продолжения рода», например. Или – желанием «быть как все». Желание оказаться наверху служебной лестницы – необходимостью более высокой зарплаты или «осознанием своей исключительной роли как руководителя». Хотя зачастую видно, что руководитель, попадающий наверх, чаще всего более чем хреновый. И сам это прекрасно знает.

 

Им движет, на самом деле, лишь социальный инстинкт, а не вычисления, рассуждения или другого рода организованная работа разума. Тот же самый социальный инстинкт, который движет обезьянами. А разум такой человек использует лишь для обоснования и маскировки своих истинных побуждений. Между тем, окружающие этого успешного карьериста подчинённые, спокойно признают его ум, образование, опыт и ещё чёрт знает, что – признают, что он сидит в своём кресле заслуженно. Будь он хоть начальник ЖЭКа, хоть Президент. Хотя всем им видно – никакой он не начальник, а дурак, попавший наверх по блату или хитростью. Ничем по своему уму и организаторским способностям не отличающийся от неандертальца… а может быть, даже и не дотягивающий до него. Шариков, одним словом.

 

 

 

 

И это признание несуществующих заслуг и качеств у «вожака на верхней ветке», дорогие мои сородичи – тоже, ни что иное, как наши социальные инстинкты! Почитайте о поведении высших приматов в стае. Или о поведении волков. Вы увидите знакомую до боли картину.

 

Что позволяет Шариковым уверенно держаться наверху служебно-командной лестницы, когда реальных данных для того, чтобы занимать эту «ветку пальмы первенства» у них нет? Разум, который они применяют сплошь для неправильных решений? Нет, господа мои хорошие – инстинкт. Именно инстинкт даёт ему уверенность в себе там, где он ничего не может и не умеет – и чем дальше, тем больше.

 

Что позволяет вам, как подчинённому, терпеть самодурство и убийственные для работы решения Шариковых, не протестуя и не посылая их куда подальше всем коллективом? Думаете, разум? По уму-разуму он, как вожак и начальник, уже давно бы полы подметал, метлой командуя. Вами командует тот же самый социальный инстинкт стайного или стадного рода.

 

Но вы разумно рассуждаете: а что я могу поделать? Так ведь везде… Тем самым прикрывая работу своего инстинкта работой разума для себя самих. Маскируя инстинкты.

 

Чем дальше в глубь веков мы посмотрим, тем более обоснованным окажется нахождение Шариковых на верхушках пальм. Тогда, действительно, от вожака требовалось минимум размышлений и максимум наглости и агрессии – в том числе и к своим подчинённым. И максимум хитрости, минимум честности. Это позволяло обойти конкурентов в джунглях и выручить всю стаю, отхватив кормовую территорию, на которой бананов хватит всем своим. И эти бананы вожак сам сожрать не мог. Любой член стаи тогда мечтал о наглом, грозном, сильном, горластом и хитром обезьянине, который обеспечит племя за чей-то счёт.

 

Во времена пещер, рабовладения, феодальных и других войн эти требования продолжали иметь смысл, ибо отдельный человек в целом продолжал оставаться слабым и не очень-то эффективным существом, не способным в одиночку гарантированно выжить в этом мире.

 

Нынче от начальника требуются совсем другие качества. И мы все это знаем. Мир за последние десятилетия изменился коренным образом. А наши социальные инстинкты не успевают за нашим прогрессом. Налицо – противоречие, которое с каждым годом, а в последнее время уже с каждым месяцем становится всё более явным, отчётливым. Наши инстинкты заставляют нас быть не на своём месте. А наш разум по привычке подчиняется им. Ибо нет ничего страшнее для живого существа, чем нарушить законы инстинкта.

 

 

 

 

Я уж не говорю о других наших аспектах поведения. Если рассмотреть нашу жизнь подробно и беспристрастно, то станет ясно: мы все подчиняемся инстинктам.

 

А свою разумность и образование используем для маскировки истинных намерений и побуждений, всего лишь – и не более того. Разум для мимикрии.

 

Человек – животное, научившееся притворяться разумным среди себе подобных.

 

Между прочим, это не так уж мало и не так уж плохо. Хотя и обидно.