Продолжение. Начало (1), (2), (3)
Гаврила Петрович Водкин смотрел новости. Его кот Шариков, злобно урча, домучивал под столом дохлую мышь, но Водкин не обращал на это внимания. Новости были такие, что захватывало дух. Международные.
ООН обвиняло Россию в нарушении прав человека и всего человечества. Международные сообщества вовсю требовали от президента Медведкинда прекратить геноцид собственных граждан, особенно петербуржцев, показывали страшные кадры последствий взрыва бытового газа на Растанной, тело невинно убиенного спецслужбами пьяного гражданина на Шпалерной.
Представитель Мировой Ассоциации Геев и Лесбиянок так же гневно забормотал о том, что у Ассоциации имеются серьёзные подозрения, почти подкреплённые фактами, что русское правительство пролоббировано гомофобами. На это, по его мнению, указывало то, что русская цензура не пропускало их фильмы и передачи на телевидение раньше, чем в десять вечера. С большим сокрушением он сказал также, что в российские школы христианских священников допускают не в том количестве, в каком это необходимо Ассоциации.
Представитель Папуа Новой Гвинеи, в сером костюме от кутюр и с национальным кольцом в носу, гневно говорил о том, что русский президент считает только себя вправе распоряжаться русскими головами и мозгами. А они, по его глубокому убеждению, должны быть доступны всем.
- Ёпрст, во жгут... - озадаченно пробормотал Гаврила и задумался: как проверить, есть у него сейчас белая горячка или нет? В смысле - не у папуаса, а у него, Гаврилы.
Показали госсекретаря Белого Домика Адольфа Застенкера. Тот долго и тоже гневно говорил, что Медведкинд вполне способен возродить коммунизм в отдельно взятой стране и ухудшить жизнь американцев как великой нации. Ещё он возмущался тем, что в России уже пять лет как ограничено хождение доллара - только для самых богатых, из-за чего мировое сообщество терпит страшные убытки.
И к тому же, как оказалось, русские зажимают нефть и газ, подавая их не в том количестве, которое требуется миру, а на два процента меньше! Из-за такого воровства и утаивания в Антарктиде уже наблюдаются смертельные случаи среди пингвинов: они попросту замерзают. Поэтому Великие Североамериканские Соединённые Штаты считают себя вправе поставить всерьёз вопрос об импичменте русского президента, который не оправдал до конца их надежд.
В конце концов, было сказано, что от русского правительства все ждут ответа, и желательно - побыстрее. После этого новости прервались и поставили балет "Лебединое озеро" великого пианиста Чайковского. Все партии в нём исполняли бородатые мужики в лаптях и балетных пачках.
- Ёрш твою медь! - привычно взвыл Гаврила. - На самом интересном месте!
* * *
Иванофранк Борисович Медведкинд сидел в своём кабинете в Кремле и тихо барабанил пальчиками правой руки по столу. Он ждал звонка из Вашингтона. Нужно было как-то договариваться с Карцером, но Карцер сейчас был занят - он обкатывал новую тарантайку для гольфа, и трубку мог взять не раньше, чем через десять минут. Напротив Иванофранка Борисовича сидел митрополит Пиритрум - так сидел, на всякий случай, мало ли что присоветовать при переговорах придётся. Оба терпеливо ждали.
Наконец, телефон с орлом вместо диска зазвонил. Медведкинд снял трубку и сказал просто:
- Алло. Кремль. Президент на проводе.
Пиритрум согласно кивнул: правильно, сыне, правильно! Так их! И шумно почесал в бороде.
- Борисыч, давай без церемоний! - раздался в трубке голос Карцера. - Что ты как функционер, ей-богу... Чертовски рад тебя слышать, сколько лет, сколько зим...
- Морда неумытая, Джордж, что ты там опять задумал? - уже без церемоний обратился к нему Медведкинд. - Мог бы хотя бы предупредить!
Митрополит опять закивал: благословляю!
Джордж Карцер прекрасно говорил по-русски, ещё со времён средней Васюкинской специальной школы, где они с Медведкиндом учились вместе, в одном классе. Правда, сидели на разных партах. Джорджа тогда звали ещё не Джорджем, а Жорой. Джорджем он стал несколько позже, когда его родители переехали на ПМЖ в Штаты и увезли своё жирноупитанное и хитрожопое чадо с собой.
- Нет, предупреждать было некогда. Сам понимаешь - рейтинги, то-сё... Тут у нас жизнь быстро крутится, всего не преугадаешь. Да ты не ворчи, внакладе не останешься!
- За каким хреном ты мне импичмент шьёшь, зараза? - строго спросил Иванофранк. - Я вот тебя как приложу чем поядрёней, допрыгаешься...
- Ну-ка, осади, кореш! - очень спокойно отозвался с той стороны Карцер. - Здесь вам не тут. Ваш совок меня ещё тогда достал, приложить и я могу в любой момент. Мараться неохота. И не твоё дело, чмо, мне указывать и с меня спрашивать. Мы, янки, свободные люди, и делаем то, что считаем нужным. Сперва стреляем, а потом думаем. Так что тебе с твоим совком ещё повезло, что тут я сижу, а не какой-нибудь ниггер. Ещё раз вякнешь - и накроешься медным тазом. Понял?
Президент Российской Федерации встал по стойке смирно, вытер пот со лба и тихо сказал:
- Да я пошутил, Жора, не обращай внимания. Что мы, не люди, что ли?
Он прекрасно помнил то время, когда добротно упитанный Жорик колотил его в туалете просто так, для прикола, и заставлял отдавать себе все пирожки с повидлом от завтраков. Правда, Жорик с ним делился тоже - жвачкой, которую сам уже изжевал. И называл он её уже тогда по-американски: чуингам.
- Так-то лучше - сказал Президент Североамериканских Соединённых Штатов и перешёл к делу. Митрополит Пиритрум напряг свой чуткий слух и приник немытым ухом к президентской трубке с другой стороны.
- Значит так: твой импичмент - дело решённое, все бумаги для этого я уже подписал.
- А кто будет ИО? - пискнул Медведкинд.
- ИО уже назначен, едет в Москву из Питера. Айзек Шпицрутен, душа-парень!
- Так он же...
- Не ссы, братан, у него двойное гражданство! И российское тоже. Просто не надо трепаться на всех углах, что он американец. Ясно?
- А имя... - держал, как мог свои рубежи Медведкинд.
- Что - имя? - возмутился Карцер. - Псевдоним возьмёт. Как Троцкий... то есть Бронштейн ваш брал, так и он возьмёт. Или Ленин. Наиболее подходящее ему для вашего быдла имя наши аналитики уже подбирают. Короче - как доедет, объявляешь о самоотставке, извиняешься перед народом... прослезиться не забудь, это традиция ваша такая, передавай дела, хватай чумодан и рули ко мне. Вот и всё!
- Жора, друг... - Медведкинд замялся. - За приглашение спасибо, конечно, но, понимаешь, я ведь долго копил...
- Это ты про Стабфонд, что ли? Ну, дурик! Он же весь здесь. Полностью он тебе ни к чему, конечно, но пятнадцать процентов - твои.
- Бога гневишь, грешник! - взвыл как сирена митрополит Пиритрум. - Не по-христиански поступаешь!
- Кто это там у тебя? - удивился Карцер. - Питритрум, что ли? Ну, ему два процента дадим, и пять процентов - церкви.
- По законам божьим церкви десятина положена! - опять как укушенный заорал митрополит.
- Слышь, борода! - рявкнул из Америки Жора-Джордж. - Десятину ты с Медведкинда бери, это его доход! В общем, договаривайтесь там между собой, у меня тут уже всё схвачено! Но чтобы через сутки... нет, часов через шесть! - всё было на своих местах.
После этого Президент Североамериканских Соединённых Штатов положил трубку и вытер потную ладонь о плечо молоденького секретаря-стажёра.
* * *
Элиза, как ни странно, изменилась совсем не сильно. Пафнутий долго смотрел на неё с противоположной стороны торгового ряда: как она умело отбирает цветы, ловко заворачивает их в блестящую упаковку, обвязывает ленточкой... Дела у Элизы сегодня, судя по всему, шли хорошо, цветы у неё брали чуть ли не каждые две-три минуты. Да и сложно было пройти, наверное, мимо неё и не притормозить. хотя она и не выскакивала из своей палатки, чтобы чуть
ли не за рукав затянуть к себе покупателя, а просто стояла и улыбалась идущим людям, было в ней нечто такое, что заставляло суетящихся православных обывателей обратить на неё внимание и задуматься о красоте...
Нет, она почти не изменилась. Хотя шестьдесят два- это шестьдесят два, и от возраста не уйдёшь. Но не располнела, не охамела, не обыдлилась за это время бывшая когда-то его Элиза... Осталась той же простой и милой девушкой, какой и была всегда в его памяти.
Пафнутий, наконец, решился подойти.
- Здравствуйте. Мне, пожалуйста, три красных... нет, лучше три белых розы - сказал он ей.
- С удовольствием! - отозвалась она и немного задержалась, глядя на него:
- Знаете, вы так похожи на одного моего знакомого... аж мороз по коже, так похожи! - и рассмеялась. Не так, как тогда, конечно - не колокольчиком, но всё равно... У Пафнутия самого мурашки пробежали.
- Интересно, на кого же? - спросил он, почему-то избегая её взгляда.
- Ну, молодой человек, это так давно было, вы тогда ещё и не родились. Вы не из хиппи?
- Есть немного - отчего-то нехотя ответил он.
- Мы тоже тогда были хиппи. Представляете?
- Да ну? - притворно удивился Пафнутий. - Не может быть. Вы на хиппи совсем не похожи!
- А цветы? - хитро улыбнулась Элиза. - Вот, кстати, ваши розы, триста рублей с вас.
Пафнутий расплатился.
- А кому вы их подарите, если не секрет, конечно? - спросила она, положив деньги в карман передника.
- Тебе - просто ответил Пафнутий, теперь уже прямо глядя ей в глаза. - Тебе, Элиза! Узнаёшь?
- Паша? - оторопела она. - Не может этого быть! Вы, наверное, его внук? Пафнутия Иванова? Так?
Пафнутий почувствовал, как на его глаза набегают непрошенные слёзы: она действительно, помнила о нём все эти сорок лет! Он смахнул эту эмоциональную влагу и сказал:
- Нет, Элиза, я не внук. Я - это я. И я прилетел за тобой!
...Они долго бродили в тот вечер по городу. Она почему-то сразу ему поверила, так же, как верила и тогда. Ему рассказывать о своей жизни было почти нечего - так, лишь в общих чертах. Она рассказала примерно так же: вышла замуж, родила двоих, работала всю жизнь в
школе учителем, потом, овдовев и выйдя на пенсию, пошла торговать цветами на рынок. Ей, как и сорок лет тому назад, нравились цветы, она так же души в них не чаяла. Доход от этого занятия был больше, чем зарплата в школе, где более приспособленные к жизни преподаватели вечно оставляли её на полутора ставках - она так и не научилась воевать за место под солнцем.
- Ты хочешь всё вернуть, как было? - спросил её Пафнутий.
- Паша, я не знаю - ответила она. - Дети, правда, давно уже выросли и уехали, я живу одна... Когда я говорю с тобой, я не вспоминаю о том, что прошло сорок лет. Но стоит мне лишь повернуть голову и увидеть твоё лицо... Ты хоть представляешь, какая у нас с тобой сейчас разница в возрасте?
- Ещё пять часов назад я не сильно от тебя отличался. Ты станешь такой же! Веришь?
Элиза посмотрела на него, долго и пристально, и в её глазах Пафнутий вновь увидел тех самых озорных чёртиков, с которыми она была когда-то неразлучна.
- Давай! - засмеялась она.
* * *
Айзек Шпицрутен не полетел в Москву самолётом. Он поехал поездом. В его купе класса "люкс" разместился он сам, а в соседнем таком же купе ехал его верный дворецкий Швейк с хотдогом Шнобелем. Всем было хорошо.
Шнобель грыз кость и пускал по своему обыкновению слюни на ковёр, Швейк листал порножурналы и занимался самоудовлетворением, а сам Айзек старательно заучивал своё новое, теперь уже исконно русское имя, которое ему прислали шифровкой из Ленгли. Оно было несколько трудновато для запоминания, но тренированный ум Шпицрутена позволял ему надеяться, что он его всё же запомнит к тому моменту, когда он выйдет на перрон Ленинградского вокзала. Звучало же оно так: Серафим Перегарович Едритов и, по мнению ведущих славяноведов из ЦРУ, отражало подлинную сущность русского человека.
В Москве Айзека... то есть теперь - Серафима - ждали дела. Дел было много. Нужно было принять бразды правления страной из рук Медведкинда, поставить на место не в меру зарвавшегося Пиритрума и всю его контору, договориться с людьми из правительства по одному списку, по другому списку организовать тихие ликвидации. Был ещё один список - из тех, кого можно просто отправить в отставку, а можно и не отправлять. От людей из этого, самого большого списка, не было никакого толку - ни в качестве союзников, ни в качестве противников. Они были отданы Айз... то есть Серафиму Перегаровичу на личное усмотрение. И, если сказать честно, он сам ещё не знал, что он будет делать с этими паразитами. Как балласт они его устраивали, но уж слишком много жрали и требовали. А российские доходы теперь нужно было беречь, тщательно экономить для блага и процветания его великой Родины, Североамериканских Соединённых Штатов. Это раньше, до сегодняшнего дня, такой задачи не стояло. Теперь она появилась, и нужно было думать, как увеличить американский доход от России раза в два-три.
"Нет, этот балласт я оставлю - думал будущий ИО Президента РФ Едритов - но пайку им урежу до минимума... нет, вообще лишу довольствия. Это будет крайне популярной для народа мерой, меня поддержат все. Пусть на взятках живут, это всё равно основной для них источник дохода. А на все их взятки я введу налог, семьдесят процентов. Кто не согласится или будет мне натягивать нос - то из правительства вылетит к едрене-фене. Из этих семидесяти процентов я себе оставлю десять, остальное - в Стабфонд. Это даст прибыль...."
Серафим Перегарович погрузился в подсчёты. Получалось не так уж и мало, если рассматривать эту прибыль с точки зрения очень, очень большой компании. Но и не так уж много, если отталкиваться от потребностей его родной державы.
"Впрочем, что я себе голову ломаю!" - хлопнул себя по лбу поезжанин Едритов. - "Теперь же весь русский доход станет доходом американским. Безо всяких проблем. Лучше подумать о другом: как мне поэффективнее заменить.... Нет, лучше подчинить русские силовые структуры нашим ребятам, которые уже пакуют свои чемоданы? Наверное, это должно выглядеть как гуманитарная помощь от народа США, в плане возрождения и установления подлинной демократии в России..."
Далее мысли Серафима Перегаровича плавно перетекли в русло скорейшего и наиболее эффективного сокращения населения на подвластной теперь ему территории. Здесь нужно было действовать тонко. Сперва лучше всего начать с введения цензуры. Запретить всё, что может сделать русских умнее, разумнее... Какие-то научно-популярные программы по телевидению ещё проскакивали, какие-то умные книги всё ещё выходили. Это нужно пресечь. Русским достаточно для духовного развития проповедей их попов, которые будут говорить о том, что богатство - это хорошо, и его нужно жертвовать на храмы. И о том, что быть рабом - тоже хорошо. А быть умным - плохо, ибо это гордыня. Это они умеют. Ввести моду на даунов-детей, за рождение дауна приплачивать... А в свободное от телепроповедей время - побольше пропаганды секса, насилия, сделать образ наркомана привлекательным... Сериалы, сериалы! О прекрасных русских семьях, в которых красивая жена крутит мужем-идиотом, где не рожают детей и живут в своё удовольствие! Конкурсы! Где за деньги конкурсанты сделают что угодно! Главное - чтобы русские поменьше думали. Айзек Шпицрутен, становящийся по ходу поезда Серафимом Перегаровичем Едритовым, ощущал в себе и силы, и способности сделать за год из России подлинную Страну Дураков, а за три года - пустыню. Но всё же начать нужно с выявления и уничтожения всех врагов подлинной демократии. Лагеря нужно строить для них, таких самых умных...
Оставалась ещё такая ерунда, как горбатый "Запорожец" Иванова, но Шпицрутен-Едритов сейчас не особенно о нём беспокоился. Никуда он не денется. Россия - его теперь, едритовская, шпицрутеновская, а стало быть, и всё, что в ней находится - тоже. В том числе и еврейский броневик голубого цвета с изобретателем Ивановым.
Продолжение следует.
А. Степанов
