Героическая оборона Севастополя началась 13 сентября 1854 г. и продолжалась 349 дней. Организатором обороны стал адмирал В. А. Корнилов. Ближайшими помощниками Корнилова были адмирал П. С. Нахимов, контрадмирал В. И. Истомин и военный инженер полковник Э. Л. Тотлебен.
Настоящие причины Крымской войны
Начало Крымской войны
Генерал-адъютант князь Александр Сергеевич Меншиков
Оборона Севастополя
Вице-адмирал Корнилов Владимир Алексеевич
Вице-адмирал Нахимов Павел Степанович
Контр адмирал Истомин Владимир Иванович
Генерал-адъютант Тотлебен Эдуард Иванович
Хирург Николай Иванович Пирогов
Лейтенант Лев Николаевич Толстой
Матрос Пётр Маркович Кошка
Дарья Лаврентьевна Михайлова. (Даша Севастопольская)
Севастополь 1955-56гг. Фото Роджера Фентона (Roger Fenton).
Видео: кинохроника ветеранов Севастопольской обороны (начало ХХ в.)
Первая оборона Севастополя - важнейший эпизод Крымской войны (1853 - 1856), вызванной, как считает большинство историков, противостоянием политических интересов России и Турции. В этой войне, на стороне Турции, в качестве союзников, принимали участие Сардинское Королевство, Британия и Франция, которые и оказались основными противниками России. А сама война, кроме Крыма и стран, прилегающих к черноморскому бассейну, велась так же в Азовском, Белом и Баренцевом морях, на Камчатке и Курилах.
Настоящие причины Крымской войны
Примечательно, что Турция (Османская империя), выступавшая изначально как главный противник Российской Империи, играла в основных событиях Крымской Войны роль более вспомогательную, нежели основную. На самом деле, в этой кампании решались геополитические интересы Франции и Британии, которым было необходимо остановить мировую экспансию России, открывшей к тому времени Антарктиду, владевшей Аляской, имевшей виды на торговлю и политическое сотрудничество с Японией. В этот период рассматривался вопрос о вхождении на правах колонии в РИ Гавайских островов, России фактически принадлежал остров Тобаго в Карибском море. Россия достаточно настойчиво претендовала не только на патронаж над балканскими странами со славянским православным населением, но и на контроль над Дарданеллами и Босфором.
Политическая карта мира на 1850г. Зоны возможной мировой экспансии Российской Империи в ближайшее десятилетие отмечены штриховкой соответствующего цвета. Обратите внимание на "бесхозность" Африки, Индонезии, Австралии...
Россия на глазах превращалась в могучую морскую державу, стремительно догоняющую Британию, "правящую морями", в метрополию, которая легко могла потеснить и Англию, и Францию в колониальном разделе мира XIX века, который происходил с его середины и до века ХХ.
Именно этим и объясняется такое пристрастное отношение упомянутых держав к российско-турецкому конфликту. Им было жизненно важно остановить развитие России до того, как она сможет составить им конкуренцию.
Крым и Севастополь оказались главным военным театром не случайно. Географическое положение полуострова позволяло контролировать российскому флоту большую часть Чёрного моря, Севастополь с его многочисленными бухтами, неприступными с моря, и окруженный контролирующими высотами, затрудняющими его завоевание с суши, до сих пор представляет собой идеальную военно-морскую базу. В первой половине XIX века в Севастополе активно развивалось судостроение, русский флот наращивал свою мощь, и совершенствовался технически.
Всего через несколько лет устаревшие парусные корабли должны были заменить стальные броненосные пароходы, гладкоствольные орудия - нарезные. Россия, хотя и тяжёлая на подъём в технологиях, тем не менее, обладала неисчерпаемыми запасами железа и угля, и призрак грядущего русского стального флота внушал беспокойство всесильным на тот момент европейским "хозяевам мира".
Но даже с парусным, деревянным флотом, Россия в те годы успешно сводила на нет морскую мощь османов, недалёк был тот день, когда Турция, признав главенство северного соседа, превратилась бы из его соперника в верного союзника - что означало бы совместные военно-морские действия Турции и России сначала в Средиземном море, а потом и во всём мире. И уже не на устаревших парусниках, а на стальных броненосцах...
Железного русского медведя, располагающего, вдобавок, и турецкими силами, вырвись он в мировой океан, остановить было бы невозможно. Осознавая неизбежность этой перспективы, Англии и Франции было жизненно необходимо уничтожить в зародыше любую, даже малейшую возможность развития такого сценария.
Именно по этой причине они пошли на невиданные и не представимые, вложения сил и средств в эту войну, "помогая туркам", в регионе, казалось бы, совершенно далёком от их геополитических интересов. Им не нужны были Чёрное море, Крым, Севастополь - им было необходимо остановить военно-морское развитие России, как непобедимой мировой державы, которая в будущем с лёгкостью бы заставила их отказаться от части их колоний.
Начало Крымской войны
Так, как основные события этой войны и наиболее значительные её сражения происходили именно в Крыму, то вся война, несмотря на свою глобальную географию, получила название Крымской. Главной задачей союзников при этом было не завоевание и оккупация Крыма, а именно взятие Севастополя и уничтожение его как главной военно-морской базы Российской Империи. Здесь, в этой географической точке, решались судьбы будущего всего цивилизованного мира, определялся дальнейший ход мировой истории на десятки лет вперёд.
По своему глобальному значению в исторической перспективе Крымская война должна рассматриваться на уровне мировых войн, которые произойдут более чем полвека спустя.
А оборона Севастополя оказалась её ключевым, решающим событием.
По первоначальным расчётам коалиции союзников, на взятие Севастополя отводилась всего неделя. Ставка делалась, главным образом, на техническое превосходство европейской армии над российской: большая мощь и дальнобойность морских орудий, лучшая маневренность и независимость от погоды боевых кораблей, оснащённых паровыми машинами.
Количество живой силы, техники и припасов, переброшенных по морю союзниками в Крым для этой военной кампании, было беспрецедентным, и может считаться значительным даже по меркам нашей современности.
Только живой силы союзниками было доставлено в Крым более 300 тысяч человек. Кроме людей, были переброшены и лошади, провиант, пушки, строительные материалы, и даже комплектующие для железной дороги - вместе с паровозами и пассажирскими вагонами! Между прочим, 23-километровая Балаклавская железная дорога, построенная англичанами во время осады Севастополя, была первой железной дорогой в Крыму.
Впечатляет количество снарядов, выпущенных по Севастополю за время обороны: 1 356 000! Вся эта масса была переброшена сюда на кораблях.
Французы умудрились построить целый город - Камьеш (сейчас это район Севастополя Камышовая Бухта) из доставленных по морю стройматериалов. Таков был размах логистической деятельности союзников во время Крымской войны.
Численность защищавших полуостров российских войск в общей сложности не превышала 200 тысяч. Таким образом, численность армий с обоих сторон превосходила значение в полмиллиона человек. На то время население всего Крыма было около 450 тысяч человек.
Военный действия в Крыму начались с высадки десанта союзников общей численностью 61 тыс. пехоты и 1000 кавалеристов, 144 орудия в Евпатории с 1-2 (13-14) сентября. В десанте принимали участие более 300 транспортно-грузовых судов, 89 боевых кораблей, из них - 54 парохода. Высадка этой армии продолжалась до 6 сентября при полной пассивности командовавшего русской армией генерал-адъютанта князя Александра Сергеевича Меншикова, которого можно рассматривать как первого в рядах героев Крымской войны - хотя его "подвиги" героизмом язык назвать не поворачивается.
Он позволил беспрепятственно (без единого выстрела) высадиться на берег Крыма целой армии, дать ей отдохнуть и развернуться, и приготовился её встретить на подходах к Севастополю, располагая значительно меньшими силами, чем прибывшие.
Русский флот также не чинил препятствий союзникам при высадке десанта.
Генерал-адъютант князь Александр Сергеевич Меншиков: битва при Альме
Герой Бородинского сражения. После войны 1812 года занимался, в основном, дипломатической деятельностью. С началом Крымской войны по собственной инициативе прибыл в Севастополь, где приступил к организации сухопутной обороны крепости. Задолго до высадки противника Меншиков определил район будущего десанта под Евпаторией. Но так и не решился хоть как-то противодействовать противнику на этом этапе.
Встретить врага он решил на подступах к Севастополю, на переправе через р. Альму, которая представляет собой более ручей, нежели серьёзную водную преграду. Меньшиков тщательно готовил оборону на этом рубеже, руководствуясь, по-видимому, своим опытом Отечественной войны 1812 года.
Численность русских войск в битве при Альме была практически вдвое меньшей, чем у союзников, (33 тыс. против 61), артиллерия (89 стволов против 144), и стрелковое оружие так же уступали противнику. Единственным выигрышным фактором для русской армии была местность, переходившая здесь из равнины в горы и холмы, что позволяло получить известное преимущество в сражении.
Но 8 (20) сентября 1854 года никакого преимущества русских позиций не выявилось. Меньшиков не учёл возможность их обстрела противником с моря, нанёсшего большой урон частям. К тому же, артиллерия почти сразу же после начала битвы осталась без пороха и снарядов: арсеналы, во избежание их уничтожения огнём противника, хранились на слишком большом расстоянии от позиций. Более совершенные винтовки противника выкашивали наши ряды с безопасного для наступающих расстояния.
Меньшиков на Альме, фактически, повторил Бородинское сражение по результатам: защитники укреплённых позиций понесли больше потерь, чем штурмующие их войска: 1775 убитых русских против 648 убитых союзников.
Потерпев поражение, князь отступил... к Бахчисараю, фактически открыв дорогу врагу на Севастополь, который остались оборонять части под командованием Корнилова и Нахимова.
30 сентября 1854 года, был назначен главнокомандующим сухопутными и морскими силами в Крыму и оставался на этом посту до февраля 1855 года.
Оборона Севастополя
Датой начала обороны Севастополя принято считать 5 (17) октября 1854 г. и продолжалась она почти год - 11,5 месяцев, 349 дней, до 28 августа (9 сентября) 1885.
После меньшиковского поражения на Альбе 8 (20) сентября вокруг города стягивались всё прибывающие силу союзников.
9 (21) сентября вопреки предложениям вице-адмирала Корнилова уничтожить в море вражеский флот, Меншиковым было решено затопить на входе в бухту самые старые корабли — 5 линейных кораблей и 2 фрегата — и употребить их артиллерию и команду для усиления гарнизона.
Несмотря на отличную защиту со стороны моря, Севастополь был уязвим с суши: до сих пор не были в достаточном количестве построены оборонительные сооружения. Пока союзники не решались штурмовать город, все военное и гражданское население под руководством военного инженера Тотлебена возводило систему укреплений. Буквально за неделю было сделано больше, чем за пять предыдущих лет.
5 октября 1854 г. началась бомбардировка Севастополя, 1340 орудий выпустили по нему 150 тыс. снарядов, но успеха нападающим это не принесло. Севастопольские укрепления выдержали. Союзная армия, численностью более 120 тыс. человек, приступила к осаде. Защищали город всего 35 тыс. солдат и матросов. Не хватало боеприпасов, продовольствия, медикаментов.
Противник знал об этом: крымские татары охотно сообщали туркам-единоверцам любые сведения о происходящем. Именно поэтому союзники не спешили со штурмом, пребывая в уверенности, что через неделю после осады и ещё одного хорошего обстрела город падёт. Но пришлось провести 6 кошмарных бомбардировок, практически сровнявших Севастополь с землёй, прежде чем они сумели добиться успеха. Который достался союзникам дорогой ценой.
Обороняющийся гарнизон продержался 11,5 месяцев, уничтожив при этом 73 тыс. неприятельских солдат и офицеров.
Только 27 августа 1855 г. французам удалось, наконец, взять Малахов курган - главный пункт обороны, и город удерживать дальше стало невозможно. Защитники Севастополя затопили сохранившиеся корабли, взорвали пороховые погреба, и оставили город: ушли по наплавному мосту через на Северную сторону.
А союзники ещё два дня боялись войти в опустевший и сгоревший город...
Командующий Черноморским флотом, потомственный морской офицер, после отказа подчиниться приказу Меншикова о затоплении кораблей, он имел возможность сохранить свою жизнь: Меншиков приказал выслать Корнилова в Николаев за неподчинение. Но вице-адмирал предпочёл сражаться в Севастополе, вместе со своими моряками, которым не дали погибнуть в неравном морском бою.
«Остановитесь! Это — самоубийство… то, к чему вы меня принуждаете… но чтобы я оставил Севастополь, окружённый неприятелем — невозможно! Я готов повиноваться вам» - так ответил Корнилов Меншикову.
В его подчинении оказался гарнизон в 7 тысяч человек. Он успел организовать т.н. "активную оборону" Севастополя: непрерывные вылазки обороняющихся, ночные поиски, минная война, тесное огневое взаимодействие кораблей и крепостной артиллерии, и по праву считается основоположником позиционных методов ведения войны.
Корнилов погиб в самом начале осады, при первой бомбардировке Севастополя, на Малаховом кургане. Рядом с ним разорвался неприятельский снаряд, Корнилов умер от потери крови. Его последними словами было " Так отстаивайте же Севастополь!" - и они значатся на памятнике, на месте его гибели.
В день первой бомбардировки Севастополя, когда на Малаховом кургане погиб Корнилов, там же был ранен в голову и Павел Степанович Нахимов. С Корниловым их связывала и служба, и дружба, и участие во многих морских сражениях.
Впрочем, этого ранения в голову Нахимов предпочёл не замечать, резко бросив одному из окружающих его офицеров, попытавшемуся обратить внимание вице-адмирала на его рану: "Не правда!".
Отличительными чертами Нахимова для севастопольцев были, в первую очередь, постоянное внимание и забота о личном составе, а во-вторых - полное презрение к смерти и невероятная смелость, переходящая временами в откровенный фатализм.
Он никогда не снимал золотые эполеты, находясь на передовых позициях, хотя именно этот, необязательный в бою элемент формы непрестанно делал его желанной мишенью для английских и французских стрелков.
Но солдатам, матросам и офицерам Нахимов категорически запрещал всякую браваду на позициях, обязывал их беречь свои жизни, при обстрелах лично и тщательно следил, чтобы никто лишний не выходил из укрытий. Но его самого было невозможно заставить или уговорить перейти в безопасное место!
Нарушители всегда несли от него строгое взыскание, но в то же время души в нём не чаяли. У Павла Степановича редко водились деньги: он постоянно помогал в тяжёлое время небольшими суммами нижним чинам и горожанам, обращавшимися к нему, и крайне редко напоминал кому-то о долгах.
При этом Нахимов проявлял незаурядные организаторские способности, мог привести к соглашению даже непримиримые в каких-то вопросах стороны. Эти его качества чрезвычайно помогли ещё до начала обороны города и Корнилову, и Тотлебену: выполнить за несколько дней силами солдат и горожан объём работ по возведению укреплений, на который по всем расчётам требовалось не меньше года, казалось невозможным. Здесь и сыграл свою роль талант Нахимова, как непревзойдённого организатора, пользующегося невероятным авторитетом среди всех, кто его знал.
"Нахимов ежедневно обходил оборонительную линию, презирая все опасности. Своим присутствием и примером он возвышал дух не только в моряках, благоговевших перед ним, но и в сухопутных войсках, также скоро понявших, что такое Нахимов. Всегда заботливый к сохранению жизни людей, адмирал не щадил только себя. Так, например, во время всей осады он один только всегда носил эполеты, делая это для того, чтобы передать презрение к опасности всем своим подчиненным. Никто лучше его не знал духа русского простолюдина-матроса и солдата, не любящих громких слов; потому он никогда не прибегал к красноречию, но действовал на войска примером и строгим требованием от них исполнения служебных обязанностей. Он всегда первым являлся на самые опасные места, где наиболее нужны были присутствие и распорядительность начальника. Боясь опоздать, он даже ложился спать ночью, не раздеваясь, чтобы не терять ни одной минуты на одевание. Что касается административной деятельности адмирала во время обороны, то не было ни одной части, о которой не заботился бы он более всех. Он сам всегда приходил к другим начальникам, хотя бы и к младшим в чине, для того, чтобы узнать, нет ли каких-либо затруднений, и предложить им свое содействие. В случае несогласия между ними он всегда являлся примирителем, стараясь направить всех и каждого единственно на служение общему делу. Раненые офицеры и нижние чины не только находили в нем опору и покровительство, но всегда могли рассчитывать на помощь из его собственного небогатого кармана." (Тотлебен Э.И.).
Военным губернатором Севастополя Нахимов, фактически исполнявший эту должность после смерти Корнилова, был назначен лишь в феврале 1855, в связи с отъездом уже известного вам по предыдущим главам князя Меншикова, а в марте Нахимов был произведён в адмиралы.
Несмотря на такое повышение и очень высокую должность, привычки Павла Степановича остались те же: он всё так же презирал опасность, и всегда оказывался на передовой линии, не снимая своих знаменитых эполет. 27 мая, при отражении атаки французов на Камчатский люнет, Нахимов чуть было не попал в плен к французам, из рук которых его буквально вырвали солдаты.
А ещё через месяц, 30 июня, его всё-таки настигла пуля на Малаховом кургане. Он, стоя совершенно открыто, рассматривал в подзорную трубу вражеские позиции, находящиеся совсем рядом - и тут же стал желанной целью для французских снайперов. Когда рядом с ним вспорола мешок с землёй штуцерная пуля, он не двинулся с места, заметив вслух "Молодцы, пристрелялись!", а потом добавил, обращаясь к сопровождавшим его офицерам: "Не всякая пуля в лоб!".
И несколько мгновений спустя следующая пуля ударила его в висок, пробив голову.
Нахимов умер спустя два дня, почти не приходя в сознание. Рассказывают, что в госпитале, в бреду, он потянулся рукой к повязке на голове и произнёс явственно "А, вздор!". Через несколько часов после этого его не стало.
Его похоронили рядом с Корниловым, как он и хотел. А во время похорон в Севастополе прекратилась война, вот как описывает это историк В. П. Дюличев:
"От дома до самой церкви стояли в два ряда защитники Севастополя, взяв ружья в караул. Огромная толпа сопровождала прах героя. Никто не боялся ни вражеской картечи, ни артиллерийского обстрела. Да и не стреляли ни французы, ни англичане. Лазутчики безусловно доложили им, в чём дело. В те времена умели ценить отвагу и благородное рвение, хотя бы и со стороны противника. Грянула военная музыка полный поход, грянули прощальные салюты пушек, корабли приспустили флаги до середины мачт. И вдруг кто-то заметил: флаги ползут и на кораблях противников! А другой, выхватив подзорную трубу из рук замешкавшегося матроса, увидел: офицеры-англичане, сбившись в кучу на палубе, сняли фуражки, склонили головы…".
После затопления большей части флота, Истомин сошел на берег вместе с Нахимовым, и стал одним из организаторов обороны Севастополя.
Как и Нахимов, Истомин не снимал адмиральских эполет, бросая тем самым вызов противнику и судьбе, до момента своей гибели.
Ему досталась команда обороной Малахова кургана - самого опасного и трудного участка городского театра военных действий. "Дистанция велика, стоит 105 пушек, — писал Истомин, — и мне пришлось быть и артиллеристом, и инженером, и начальником войск".
С первой бомбардировки Севастополя и до дня смерти - а это 5 месяцев подряд! - он ни разу не оставлял свой пост, поселившись в оборонительной башне.
Истомин вместе с военными инженерами возвёл укрепления и установил батареи, державшие под огнём войска союзников.
Не покидая Малахова кургана, Истомин так же заведовал обороной 2-го бастиона, Селенгинского и Волынского редута.
Несколько раз он был ранен, и один раз контужен. Но это не мешало Владимиру Ивановичу оставаться в строю: как и Нахимов, он не придавал никакого значения ни опасности для себя, ни своим ранениям.
Многие из его подчинённых даже считали, что Владимир Иванович... никогда не спит! Невероятная стойкость Истомина делала его образцом бесстрашия и удивительного спокойствия. Даже в самые тяжелые и критические моменты не терял бодрости духа, и ясность мысли.
Контр-адмирал часто отпускал шутки, что «давно уже выписал себя в расход, и ныне живет на счет англичан и французов». Как и Нахимов, он стал настоящим фаталистом, презирающим смерть. Гренадеры Бутырского полка говорили: «Наш адмирал как будто о семи головах, в самый кипяток так и лезет».
А сам Истомин писал брату с восхищением: «Просто не могу надивиться на наших матросов, солдат и офицеров. Такого самоотвержения, такой геройской стойкости пусть ищут в других нациях со свечой! …И замечательно, что, где не придется солдату нашему сойтись с англичанином лицом к лицу, он его тащит за шиворот в плен, чем видимо отличается превосходство нашей славянской расы пред этими краснокафтанниками».
7 марта 1855 года, недалеко от Малахова кургана, на Камчатской высоте, Истомин погиб. В момент, когда он вышел из своей землянки, ему оторвало голову пушечным ядром.
Контр-адмирал был похоронен рядом с могилами адмирала В.А. Корнилова и умершего несколькими годами ранее адмирала М.П. Лазарева.
На месте смерти Истомина выложили крест из пушечных ядер - по личному приказу Нахимова.
Именем Истомина была названа улица города, проходящая вдоль подошвы Малахова кургана, с его восточной стороны. Именно по линии этой улицы проходила самая жаркая оборона Севастополя.
Позднее в честь него назвали бухту у корейского полуострова, открытую русскими мореплавателями.
10 августа 1854 Тотлебен был назначен в Севастополь. Главнокомандующий обороной - князь Меншиков, отклонил его предложение срочно приступить к работам по возведению необходимых оборонительных позиций, ибо «крепость не ждет никаких покушений со стороны крымских татар». Меншиков не верил в возможность высадки десанта союзников, и не мог даже на секунду вообразить, что сюда, по морю, будет доставлена целая армия.
Таким образом, ещё до начала обороны, благодаря А.С.Меншикову, было потеряно полтора месяца драгоценного времени.
Сам главнокомандующий, гордившийся прадедом - сподвижником Петра, и своим ранением под Бородино, относился к Тотлебену, как к немцу по происхождению, и как к "земляному служащему" по образованию, почти презрительно. Но после "альминского Бородино", где Меншиков показал свои настоящие стратегические "таланты", стало ясно: теперь судьба города зависит, в первую очередь, от инженеров.
Тотлебен, так и не получивший к этому моменту официального назначения, стал человеком, на которого легла львиная доля ответственности за последующий ход событий. Именно он руководил всеми работами и, фактически, оказался главным в Севастополе, в период от поражения на Альме до первой бомбардировки.
Эдуард Иванович прекрасно осознавал настоящее положение дел, и, будучи реалистом, был готов скорее, к смерти на позициях вместе с гарнизоном, нежели к победе над противником. Об этом он написал жене 15 сентября, заранее с ней прощаясь.
Тем не менее, всего за неделю работ по укреплению обороны города под его руководством, было сделано, по оценке Корнилова, «больше, чем за год». Фронт позиции удалось довести до полутора километров, а по сторонам северного форта возвести ряд батарей.
Тотлебен, с его немецкой педантичностью и требовательностью, с откровенной прямотой суждений, вызывал раздражение не только у сиятельного князя Меншикова. Находились командиры, не желавшие помогать "немцу", и то и дело пытавшиеся жаловаться и кляузничать на него по части "самоуправства и превышения полномочий". Тем более, что в этот период именно полномочий у Тотлебена не было!
Но все недовольные замолчали и оставили свои попытки, после того, как Нахимов, известный как добрейшей души человек, услышав от одного из офицеров, что тот имеет "жалобу на Тотлебена", мгновенно оборвал его: "На Тотлебена?! Извольте идти вон!".
Действительно, у Эдуарда Ивановича были качества, которые вызывали неприятие у части его начальства, знакомых и подчинённых. Он часто был резок с окружающими, весьма самоуверен и убежден в своем превосходстве, и никогда не скрывал своих мыслей и эмоций. С ним было трудно общаться, но никто не мог при этом отрицать и его гениальность, неподкупную честность, хладнокровность и мужественность в бою, постоянную заботу о простом солдате.
Такой набор качеств сильно сближал Тотлебена с Корниловым, Нахимовым, Истоминым.
12 сентября, "сквозь скрежет зубовный альминского героя стратегии", его всё-таки назначили заведующим всеми оборонительными работами Севастополя. Прекрасно отдавая себе отчёт, что за оставшееся до штурма время невозможно создать полноценные, неуязвимые для лучшей в мире осадной артиллерии англичан укрепления, Тотлебен сделал то, что было в его силах: часть обороны была лишь "декорацией", которая, тем не менее, ввела противника в основательное заблуждение. И штурм был отложен, осаждающие город части расположились совсем в ином порядке, что позволило нашим войскам получить немалое преимущество в ходе дальнейшей кампании.
Планы осаждающих "спокойно взять Севастополь за неделю", ещё недавно бывшие вполне реальными, благодаря гению и требовательности в организации дела лишь одним военным инженером, превратились в пыль.
Появился новый план штурма - после тотальной бомбардировки города. Но для этого им пришлось с 28 сентября заняться возведением осадных позиций, которое продлилось до 5 октября. Это время Тотлебен выгодно использовал для превращения "декораций" в настоящие укрепления. С 14 сентября по 5 октября под его руководством было построено свыше двадцати новых батарей.
Бомбардировка 5 октября, неравная по орудийной силе, всё-таки не принесла штурмующим ожидаемого результата. Хотя на Корабельной стороне английская осадная артиллерия и добилась значительных успехов, но на Городской стороне русская артиллерия смогла уничтожить почти все французские батареи. И штурм опять оказался отложен...
Прекрасный тотлебенский расчёт расположения орудий и направления огня на русских батареях, заставил противника попробовать свои силы в подземной войне: союзники начали прокладывать минные галереи к нашим позициям. Но и здесь их ждала неудача: Тотлебен предвосхитил этот ход, создав идеальную сеть контргалерей.
Пришлось Эдуарду Ивановичу принять участие и в настоящей полевой баталии. 24 октября, в задуманной Меншиковым Инкерманской вылазке, главной задачей которой был срыв штурма Севастополя, Тотлебен, несмотря на свою "инженерную должность", смог организовать отпор английским стрелкам, повернуть атакующих вспять и спасти полевую батарею.
Несмотря на значительные потери в Инкерманском сражении, оно дало возможность передышки для осаждённых, которую Тотлебен использовал для усиления оборонительных сооружений.
В связи с прибытием союзникам значительного подкрепления в конце января, они начали подготовку к очередному штурму города, превращённого Тотлебеным под непрерывным неприятельским огнём в неприступную крепость. Но и наш военный инженер не дремал: все позиции в очередной раз были усилены, созданы новые рубежи обороны, линии укреплений...
В конце марта состоялась десятидневная бомбардировка Севастополя, но невероятный, невиданный до этого нигде в мире ураганный артиллерийский огонь смог разрушить лишь один IV бастион на Малаховом кургане. Осознав безуспешность этого обстрела, союзники опять отменили штурм.
В конце мая началась третья, самая страшная бомбардировка. Во время неё, и позже, в начале июня, когда начался штурм города, Тотлебен практически без сна и отдыха командовал восстановлением разрушенных укреплений. Тогда он был ранен в лицо осколком, по счастью - легко. А союзники понесли колоссальные потери от огня умело расположенной на Малаховом кургане артиллерии.
После этого Эдуард Иванович разработал план перекрёстной артиллерийской обороны местности. Но участвовать в его осуществлении ему не удалось: 8 июня он опять был ранен, опять на Малаховом кургане: на этот раз пуля ему пробила ногу. Ранение оказалось более серьёзным, чем казалось изначально: началось заражение. За два месяца Тотлебен перенёс несколько операций, и уже не мог присутствовать непосредственно на местах боевых действий, руководя своей частью обороны из дома, во дворе которого то и дело падали снаряды. Но он не соглашался на эвакуацию в более безопасное место.
В конце концов его, впавшего в беспамятство, всё-таки вывезли из Севастополя, на хутор в одиннадцати верстах от города.
Обратно он вернулся в конце августа, на костылях, но почти годовая осада уже сделала своё дело: через три дня пал Малахов курган, а после этого город пришлось сдать.
По итогам деятельности Тотлебена и в обороне Севастополя, и в других кампаниях, он до сих пор считается одним из непревзойдённых по гениальности военных инженеров. Он заслужил высочайшую оценку и со стороны российской, и со стороны противника. Нахимов, например, прямо говорил: «Без Тотлебена мы пропали бы!», а его французские и британские коллеги, так и не сумевшие его переиграть в "войне умов", буквально умоляли во время перемирия "показать им Тотлебена, хотя бы издалека!".
Эдуард Иванович был награждён в 1856 г. золотой медалью за оборону Севастополя от Инженерной академии, а его трёхтомный труд «Описание обороны г. Севастополя, составлено под руководством генерал-адъютанта Тотлебена» до сих пор используется, как пособие по военно-инженерному искусству во всём мире, и так же - как исторический источник обороны Севастополя.
Связь Тотлебена с Севастополем не закончилась и после его смерти в 1884 г. в Германии: он был перезахоронен в городе, который защищал, на братском кладбище, по указу Александра III.
Но и на этом история не завершилась: в 1930 склеп Тотлебена был вскрыт, металлический гроб то ли конфискован, то ли украден, а его останки захоронены рядом со склепом. Вернули же их на место только 27 июня 1943 г. немцы, захватившие город, в торжественной обстановке.
Вот такой неоднозначный факт, говорящий об уважении к Эдуарду Ивановичу Тотлебену, русскому немцу и гениальному военному инженеру, даже со стороны врагов...
К моменту начала Крымской войны Николай Иванович Пирогов уже считался лучшим военно-полевым хирургом России. И он отчаянно рвался в Крым, чтобы «употребить свои силы и познания для пользы армии на боевом поле». Но, благодаря "лучшей в мире российской бюрократии", попасть в Севастополь Пирогову оказалось совсем не просто: потребовалось вмешательство "на высшем уровне", чтобы он смог оказаться на своём месте.
И это произошло лишь 6 ноября 1854 года - спустя 2 месяца после начала боевых действий. Первое, что увидел Пирогов и отметил в своих записях, была отвратительная организация по отношению к раненым в этой войне:
«Вся дорога от Бахчисарая на протяжении 30 верст была загромождена транспортами раненых, орудий и фуража. Дождь лил как из ведра, больные и между ними ампутированные лежали по двое и по трое на подводе, стонали и дрожали от сырости; и люди, и животные едва двигались в грязи по колено; падаль валялась на каждом шагу; слышались в то же время и вопли раненых, и карканье хищных птиц, целыми стаями слетевшихся на добычу, и крики измученных погонщиков, и отдаленный гул севастопольских пушек. Поневоле приходилось задуматься о предстоящей судьбе наших больных; предчувствие было неутешительно. Оно и сбылось».
Главный госпиталь, размещённый в губернаторском доме, ужаснул уже достаточно повидавшего военные виды хирурга: грязь, отсутствие врачей, никакого различия между инфекционными больными и ранеными. Было такое ощущение, что в этот госпиталь свозили пострадавших лишь для того, чтобы они гарантированно отправились на небеса... Даже перевязать раненых было нечем!
«В то время, когда вся Россия щипала корпию для Севастополя, корпией этою перевязывали англичане, а у нас была только солома». (Пирогов).
К моменту прибытия гения хирургии в Севастополь там насчитывалось около 3 тысяч раненых и серьёзно больных, но при этом нельзя было сказать точно, "скопились они в таком количестве или остались": даже солдаты, получавшие неопасные для жизни ранения, попадая в госпитали, имели все шансы за три дня покинуть этот мир. Положение было ужасным...
Защитников Севастополя косили и осенняя крымская лихорадка, и ранения, которые при тогдашнем уровне санитарии в 40% случаев приводили к смерти. Раненые лежали вповалку в совершенно не приспособленных для больных помещениях, страдая от голода и холода. Ампутации проводились без всякой анестезии.
Всего 25 врачей, половина из которых врачами могла считаться лишь условно, заботились о выздоровлении тысяч пострадавших - и весь процесс происходил абсолютно хаотично, неорганизованно. Не лекарства, бинты, и корпия в этот период были главным средством спасения, а молитвы и срочная эвакуация! Впрочем, молитвы статистику выживаемости никогда не меняли, а при эвакуации в Бахчисарай и Симферополь люди получали шансы умереть едва ли не большие, чем оставаясь в Севастополе.
Первые полторы недели в осаждённом городе Николай Иванович непрерывно проводил операции, спасая всех, кого мог спасти. К счастью, за это время добавилось опытных хирургов и врачей, прибывших вслед за ним - между прочим, не только наших, российских, в числе которых были Сергей Боткин, Э. В. Каде, П. А. Хлебников, А. Л. Обермиллер, Л. А. Беккерс, доктор медицины В. И. Тарасов и фельшер И. Калашников. В обороне Севастополя в качестве медиков-добровольцев принимали участие даже 43 американца, на свои средства переплывших океан, чтобы помочь России. Известны даже их имена:
Г. Кларк, Ч.А. Дейнинджер, Дрейпер, Э. Дж. Элдридж, Фостер, У.Ф. Фанденберг, Дж. Б. Хэнк, П. Харрис, Л.М. Харт, Ч. Генри, Дж. Холт, У. Трол, Турниспид, Уимс, Уайтхед, Галбрейтер, Д. Джонс, Э. Дж. Джонсон, К. Кинг, Дж. Кинкел, Д.Т. Килби, Т.С. Смит, Г.Л. Смайсер, Дж.Т. Стодард,Ч.А. Лис, А. Дж. Лонг, А.Ф. Моллет, Х.Л. Макмиллан, У. Миллан, А.Э. Маршел, Д. Аль, Г. Боствик, Бриэли, Х.Дж. Кейт, Мортон, Мэтьюс, Никлс, Дж.Х. Оливер, Дж. Орен, Ч. Парк, Л.У. Рид, Ф.Х. Райс, К. Смит.
Естественно, они прибыли немного позже - где-то в январе-феврале 1855, и не видели того беспримерного ужаса, с которым взялся бороться Пирогов, как только смог немного отойти от операционного стола. Именно тогда он пришёл к довольно парадоксальному выводу:
«Не медицина, а администрация играет главную роль в деле помощи раненым и больным на театре войны».
«Война есть травматическая эпидемия. От администрации, а не от медицины, зависит подавание первой помощи всем раненым без изъятия. Врач должен действовать сперва административно, а потом медицински».
В то время, хотя врачи уже знали более чем достаточно об эпидемиях, дисциплины эпидемиологии ещё не существовало, и потому такого рода выводы Пирогова оказались непонятными для большинства академиков от медицины, он не встретил понимания с их стороны. Но именно он стал основоположником таких дисциплин, как медицина военная и медицина катастроф!
На практике это было им реализовано, в первую очередь, введением новой методики сортировки раненых - по категориям тяжести ранения.
1) безнадёжные и смертельно раненые;
2) тяжело и опасно раненые, требующие безотлагательной помощи;
3) тяжёлые, способные пережить после оказания первичной помощи доставку в госпиталь;
4) подлежащие отправке в госпиталь
5) легкораненые, которым помощь оказывается на месте (наложение лёгкой повязки или извлечение поверхностно сидящей пули).
Эти принципы, позволяющие изначально многократно снизить смертность среди пострадавших, и впервые появившиеся и проверенные при обороне Севастополя, и сегодня применяются во всём мире!
Кроме того, Николай Иванович добился организации и чёткой работы специальных военно-транспортных команд со своими лошадьми и особыми повозками, что позволяло значительно сократить время доставки раненых в госпиталь.
В Севастополе Пирогов ввёл для всего медицинского персонала обязательную дезинфекцию при работе с больными и ранеными: обработка рук, инструментов спиртом, а помещений - хлорной известью. До этого понятия стерильности в мировой медицине как бы не существовало. Введённые им "новшества" начали всерьёз приживаться в широкой практике лишь 10 лет спустя!
Благодаря пироговской дезинфекции многократно снизился процент смертности от заражения крови, гангрены, воспалений, бывших до этого обычным и даже массовым явлением в госпиталях, стало значительно меньше вынужденных ампутаций.
Пирогов начал применять наркоз при операциях - и это тоже снизило смертность. За время его работы в Севастополе он лично провёл около 10 тыс. операций под эфирным наркозом!
Ещё одним важнейшим, революционным в медицине изменением, стало наложение на свежие раны и переломы стерильных гипсовых повязок, позволявших не допустить инфицирования ран.
Николай Пирогов, при всей колоссальной нагрузке, которую взвалил на себя, читал врачам и всем желающим лекции по военно-полевой хирургии. Их слушал и офицер Лев Толстой, впоследствии всегда говоривший о нём с громадным уважением.
Окружающим казалось, что Николай Иванович творит настоящие чудеса, спасая жизни даже в безнадёжных, казалось бы, случаях!
Еще большее восхищение хирург вызывал у простых солдат. Однажды ему в госпиталь принесли труп солдата с оторванной снарядом головой. Товарищи убитого объяснили:
«Решили, отдадим доктору – он пришьет. А что? Он же все может!».
Кроме прямой работы хирурга и организации деятельности врачей, Пирогов руководил обучением и работой Крестовоздвиженской общины сестёр милосердия, учреждённой по инициативе великой княгини Елены Павловны (благодаря протекции которой он и смог попасть в Севастополь, на передовую Крымской войны). .
Из 250 сестёр милосердия, работавших в Севастополе, Пирогов организовал 4 группы: перевязочные, аптекарши, хозяйки, а также транспортные сёстры, которые сопровождали раненых до госпиталя. Это так же было впервые в мировой практике!
Кроме того сёстры общины занимались уборкой, готовили еду и контролировали интендантов, пресекая воровство и коррупцию. Из 250 сестёр милосердия, работавших в Севастополе, 17 погибли от ранений и болезней. О беспримерной деятельности сестёр Крестовоздвиженской общины и в память об их подвиге Пирогов написал «Исторический обзор действий Крестовоздвиженской общины сестер попечения о раненых и больных в военных госпиталях в Крыму и Херсонской губернии с 1 декабря 1854 по 1 декабря 1856 года».
1 июня 1855 года, значительно подорвав здоровье в результате неимоверного длительного напряжения всех сил, он отправился в Петербург, но не отдыхать, а «способствовать перемене военно-врачебного дела в Севастополе к лучшему». Там он передал военному министру Василию Долгорукову докладную записку «Об организации помощи раненым». На этот доклад высшие армейские чины не обратили никакого внимания...
Только в сентябре, уже после окончания истории с обороной Севастополя, Пирогов вернулся в Крым, где сразу приступил к работе: его ждало множество раненых, всё ещё нуждающихся в помощи...
Пирогов по справедливости считается основоположником специального направления в хирургии, известного как военно-полевая хирургия, а так же - медицины катастроф.
Служба в действующей армии началась для Льва Толстого в 1851 г., с Кавказа, где он вместе со старшим братом Николаем воевал с непокорными горцами.
Служба была опасной: шла война с беспощадной армией Шамиля. В 1853 году Толстой чуть не попал в плен к чеченцам, когда русский отряд двигался из крепости Воздвиженская в Грозный.
Лев Николаевич отличился в битве на реке Джалке, а затем в сражении на реке Мичике. Его заслуги были отмечены Георгиевским крестом, но Толстой отдал его простому солдату, посчитав, что тому он больше пригодится, так как давал существенные льготы.
Именно на Кавказе Толстой начал писать.
В конце 1853 года Толстой перевёлся в Дунайскую армию , участвовал в боевых действиях в Румынии и в Болгарии, а с ноября 1854 года был переведён по своей просьбе, из чувства патриотизма, в Севастополь, куда прибыл 7 (19) ноября 1854 года.
А через три дня, 10 (22) ноября 1854 года 26-летний подпоручик артиллерии Лев Толстой был назначен младшим офицером в 3-ю легкую батарею 14-й артиллерийской полевой бригады. Батарея в это время находилась в резерве и не принимала участия в боях. Настроение у молодого графа поначалу было весьма оптимистичное, он был уверен в скорейшей победе над врагом.
Из писем Толстого в то время:
"Я приехал 7-го, все слухи, мучившие меня дорогой, оказались враньем. Я прикомандирован к 3 легкой 36 и живу в самом городе. Все укрепления наши видел издали и некоторые вблизи. Взять Севастополь нет никакой возможности — в этом убежден, кажется, и неприятель — по моему мнению, он прикрывает отступление"...
Служба была необременительна, и свободного времени хватало. Писатель появлялся даже там, где по службе не обязан был находиться, и со страстью художника впитывал новые для него впечатления. За несколько дней он сумел осмотреть весь город, побывать на бастионах и различных укреплениях, поговорить с рядовыми воинами и руководителями обороны.
Из письма брату Сергею Николаевичу в ноябре 1854 года:
"Дух в войсках свыше всякого описания. Во времена древней Греции не было столько геройства. Мне не удалось ни одного раза быть в деле, но я благодарю Бога за то, что я видел этих людей и живу в это славное время"...
Во второй половине ноября 1854 обстановка в Севастополе выглядела вполне благоприятно для русских войск: союзниками активных боевых действий после первой, октябрьской бомбардировки, не велось, 14 ноября жестокий шторм уничтожил 53 корабля союзников, а 24 ноября наши пароходофрегаты "Владимир" и "Херсонес" выгнали из Песочной бухты французский пароход, после чего успешно обстреляли французский лагерь и другие пароходы неприятеля в Стрелецкой бухте.
27 ноября 1854 года батарея, в которой служил Лев Николаевич, была отведена на тыловые позиции под Симферополь в татарскую деревню Эски-Орда (ныне Лозовое). Здесь Толстой находился около двух месяцев, которые посвятил созданию рассказа "Севастополь в декабре", в котором описал то, что успел увидеть в осаждённом городе и его окрестностях.
Этот рассказ он отправил в «Современник». Он был издан и с интересом прочитан всей Россией, произведя потрясающее впечатление картиной ужасов, выпавших на долю защитников Севастополя.
"Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникло в душу вашу чувство какого-то мужества, гордости и, чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах..." (Л.Н. Толстой, "Севастополь в декабре").
По мнению одного из тогдашних маститых литераторов, "Ни одна из воюющих сторон «не имела у себя хроникера осады, который мог бы соперничать с Толстым»".
Рассказ прочёл и император Александр II; он велел беречь молодого графа-писателя.
Поэтому вскоре после Нового, 1855 года, Толстой был переведен из 3-й батареи 14-й артиллерийской бригады в 3-ю легкую батарею 11 бригады, которая стояла на Бельбекских позициях, недалеко от Севастополя, и в боевых действиях участия почти не принимала.
Тем не менее, Толстой часто бывал в Севастополе. Он беседовал со знакомыми, с военнопленными, ходил на передовые, и старался быть в курсе всех событий.
В одну из своих поездок в Севастополь, в ночь с 10 (22) на 11 (23) марта 1855 года, Толстой добровольно без разрешения начальства принял участие в ночной вылазке с Камчатского люнета под руководством генерала С. А. Хрулева.
В этот период Толстой был назначен в должность квартирмейстера своей артиллерийской бригады. 28 марта (9 апреля) относительное затишье кончилось, и произошла вторая бомбардировка Севастополя. В город была переброшена 3-я легкая батарея 11-й артиллерийской бригады, в которой служил граф. Как квартирмейстер, он прибыл в город на два дня раньше своей бригады - 11 апреля, в разгар самых ожесточённых боёв.
1 (13) апреля 1855 года он встречал батарею, переправленную через Северную бухту, и хлопотал о ее размещении на новом месте — Язоновском редуте (укрепление левого фланга 4 бастиона).
На Язоновском редуте подпоручик пробыл полтора месяца: с 1 (13) апреля по 14 (26) мая 1855 года, меняясь через четверо суток с другими офицерами батареи. Иногда из-за убыли офицеров приходилось стоять по две вахты подряд.
За дежурство на Язоновском редуте (укрепление левого фланга 4 бастиона) с апреля по май 1855г Лев Толстой был награжден орденом св. Анны 4-й степени с подписью «За храбрость». В представлении к ордену записано: "За нахождение во время бомбардирования на Язоновском редуте четвёртого бастиона, хладнокровие и распорядительность".
Здесь он встречался с Нахимовым, Истоминым и Тотлебеном, активно общался с простыми солдатами.
Не вынося ненормативной лексики, пытался отучить своих подчиненных ругаться матом. Для замены предлагал им использовать немецкие слова — "доннерветтер", "мисткерль", "фолльтроттель", "шайзекюббель", "эзелькопф" и т.д. Эффект был поразительный. Спустя много лет отставные солдаты рассказывали односельчанам : " Служил у нас на батарее граф Толстой. Вот был матершинник , так матершинник! Такие ругательства знал, что и не выговоришь!"
4 августа 1855г. он принял участие в сражении на реке Черной - одном из самых трагичных для русских войск сражений в той войне. Бой был проигран благодаря невероятной тактической безалаберности главнокомандующего Горчакова, который хотел одним внезапным ударом снять блокаду Севастополя.
Генерал-фельдмаршал И. Ф. Паскевич писал Горчакову: «дохожу, после реляции сражения 4-го августа, до грустного убеждения, что оно принято без цели, без расчета и без надобности и, что всего хуже, окончательно лишило вас возможности предпринять что-либо впоследствии».
Толстой, под впечатлением пережитого написал сатирическое стихотворение «Песня про сражение на реке Чёрной 4 августа 1855 года», которое тут же превратилась в солдатскую песню и стало основой известной всем пословицы «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги»:
Долго думали, гадали,
Топографы всё писали
На большом листу.
Гладко вписано в бумаге,
Да забыли про овраги,
А по ним ходить...
27 августа 1855 года закончилась боевая служба Толстого в Севастополе. Он со своей батареей прикрывал отход русских войск через бухту на Северную сторону. День сдачи Севастополя - 28 августа, совпавший с его днём рождения - был самым печальным в его жизни. Он воспринял падение Севастополя как личную трагедию.
«Севастопольские рассказы» Толстого – летопись героической обороны Севастополя. Они - не точный исторический документ-хроника, но в них автор детально описывает офицерский и солдатский быт, передает живую разговорную речь. А все эти мелочи подтверждают их документальную основу.
"Рассказы" написаны по его дневниковым записям, по горячим следам, и пропитаны личными впечатлениями и наблюдениями. В то же время в военных произведениях активно звучат темы русского солдата и Родины, а противовес им – мысли против войны и ее ужасов. Правда войны так ярко прозвучала в его рассказах, что вызвала определенное недовольство у цензоров и их начальства.
Современники называли «Севастопольские рассказы» статьями: И. И. Панаев, замещавший редактора Н. А. Некрасова, обратился к Толстому с просьбой присылать в «Современник» «статьи вроде присланной», имея в виду «Севастополь в декабре». Из отзыва И. С. Тургенева: «Статья Толстого о Севастополе – чудо! <…> Статья Толстого произвела здесь фурор всеобщий».
Из письма Н. А. Некрасова И. С. Тургеневу: «Толстой прислал статью о Севастополе – но эта статья исполнена такой трезвой и глубокой правды, что нечего и думать ее напечатать»; Некрасов – Толстому: «Возмутительное безобразие, в которое приведена Ваша статья, испортило во мне последнюю кровь».
Позднее он получил серебряную медаль «За защиту Севастополя» и бронзовую медаль «В память войны 1853–1856 гг.».
Надо признать, что за время Крымской войны Толстой не совершил каких-либо особенных геройств. Он просто честно исполнял свой долг там, куда его назначали. Но стал бы он тем Толстым, тем гением русской философии и литературы, принявшим участие в изменении мировой истории, если бы не прошёл через эту, одну из ужаснейших войн человечества?
То, что он пережил в Севастополе, оставило неизгладимый след в его душе. В 1902 году во время своей тяжелой болезни в Крыму Толстой в бреду повторял: «Севастополь горит! Севастополь горит...»
Герой Севастополя родился в 1828 году на Украине, в селе Ометинцы Каменец-Подольской губернии, в семье крепостного крестьянина. Мальчишкой будущий герой Севастополя пас коров, юношей колесил по стране с чумаками, а в 21 год за вольнодумство и свободолюбие был отдан помещицей Докедухиной в рекруты.
И мириться бы Кошке с тоскливой службой и офицерскими придирками, если бы не перевод на новый линейный корабль «Ягудиил», на котором матрос принял участие в Синопском сражении в 1853 году. По рассказам очевидцев, в том бою Петр Маркович проявил такое беспримерное презрение к смерти и такие матросские умения, что с тех пор на его острословие и выходки смотрели сквозь пальцы.
А вскоре непоседливому характеру Петра Кошки нашлось и новое применение. В 1854 году, когда «Ягудиил» уже встал на мертвый якорь в Севастопольской бухте, запертой его затопленными товарищами, матроса второй статьи Кошку вместе с другими моряками отправили на подмогу сухопутным войскам, оборонявшим город. Сражался на батарее № 15 лейтенанта А. М. Перекомского.
Кошка стал самым известным «ночным охотником» Севастополя. Он участвовал в 18 ночных атаках и практически каждую ночь совершат одиночные вылазки в стан врага. Во время одного из ночных походов он привел трех пленных французских офицеров, которых, вооруженный одним ножом (другого оружия Кошка с собой на ночную охоту не брал), увел прямо от походного костра.
Во время другой вылазки под огнём врага вырыл около самой неприятельской траншеи кощунственно закопанное по пояс в землю тело погибшего русского сапёра и унёс его на 3-й бастион. В тело сапёра при этом попало 5 пуль.
Как-то раз с английской коновязи отвязался и выскочил на нейтральную полосу породистый скакун. Грациозное животное было обречено на гибель, любой, кто попытался бы его схватить, неизбежно попадал бы под огонь с двух сторон. Однако Кошка и тут придумал неординарный ход.
Он изобразил перебежчика, который пытается сбежать к англичанам. С русских позиций ему вслед прозвучало несколько холостых выстрелов. Англичане тут же стали прикрывать огнем «выбравшего свободу». А Кошка, добравшись до коня, оседлал его, и ускакал обратно к русским, заставив английских солдат почувствовать себя полными идиотами.
Свой роскошный трофей Кошка продал за 50 рублей, очень крупную для того времени сумму, а деньги пожертвовал на строительство памятника погибшего в бою матросу Шевченко Игнатию, спасшему жизнь лейтенанту Н. А. Бирилёву, под начальством которого они ходили в бой.
Сколько «языков» привел Кошка за всю компанию, никто не удосужился посчитать. Украинская хозяйственность не позволяла Петру Марковичу возвращаться назад с пустыми руками. Он приносил с собой нарезные английские штуцеры, инструмент, провиант, а однажды приволок на батарею вареную, еще горячую говяжью ногу. Ногу эту Кошка вытащил прямо из вражеского котла.
Случилось это так: французы варили суп и не заметили, как Кошка вплотную подобрался к ним. Врагов было слишком много, чтоб нападать на них с тесаком, но баламут не удержался, чтоб не понасмехаться над противником. Он вскочил и заорал «Ура!!! В атаку!!!». Французы разбежались, а Петр забрал из котла мясо, перевернул котел на огонь и скрылся в клубах пара.
Однажды Петр Кошка спас адмирала Корнилова, схватив бомбу, которая упала под ноги военачальника и бросив ее в котел с кашей. Фитиль бомбы погас, и взрыва не произошло.
Корнилов поблагодарил Кошку, а матрос ответил ему фразой, ставшей впоследствии крылатой: «Доброе слово и Кошке приятно».
Памятник Корнилову на Малаховом кургане. Рядом матрос Кошка, выбрасывающий бомбу.
В ноябре 1854 года П. М. Кошка одним из первых среди защитников крепости награждён Знаком отличия Военного ордена.
В вылазке 17 января (по другим данным — в ночь на 20 января) 1855 года П. М. Кошка был ранен штыком в живот, однако, по свидетельству хирурга Н. И. Пирогова, штык прошёл под кожей, не задев внутренних органов, и раненый вскоре поправился. В августе 1855 года ранен ещё раз — легко в руку.
За оказанные подвиги награждён Знаком отличия Военного ордена (Георгиевским крестом). В январе 1855 года был удостоен унтер-офицерского звания квартирмейстера.
О П. М. Кошке писал Лев Толстой, позже — Сергей Сергеев-Ценский.
Граф Толстой, повстречавший раненого в руку Кошку на переправе, вспоминал, что, уходя из города, Петр Маркович плакал и повторял: «Як же так? Павел же Степанович приказал всем стоять до самой смерти… Как же он про нас подумает, там, на небе? Що ж про нас люди на земле скажут?»
Отслужив, Петр Маркович вернулся в родную деревню, женился на местной крестьянке, через год у них родился сын. Ему была положена пенсия 60 рублей в год. Занимался крестьянским трудом. Назначался сопровождать обозы в портовые города Николаев, Херсон, Одессу.
Как-то осенью, возвращаясь домой, Кошка увидел, что две девочки провалились под тонкий лед на пруду. Он, не раздумывая, бросился на помощь детям и спас их. С тех пор он стал страдать от частых простуд и 1 февраля 1882 года скончался от горячки.
Внук легендарного матроса Кошки, Дмитрий Бородий, тоже участвовал в обороне Севастополя, но уже в годы Великой Отечественной войны.
Ω
Видео: кинохроника ветеранов Севастопольской обороны (начало ХХ в.)